Марина Ефиминюк - Пряная штучка

— Этан преувеличивает. Я уток просто немножко недолюбливаю. Живых в том числе.

— Ага, — с готовностью поддакнул плотник, — а у жареных уток даже запах не выносит.

— Да уйди же ты уже! — едва слышно прошипела я, зыркнув яростным взглядом, хотя вряд ли он сумел в темноте оценить волшебную мощь женской злости. — Проклятье, нам срочно нужно купить магические камни!

Я развернулась и, подхватив гостя под локоть, утянула обратно в кухню.

— Испробуем цикорий?

Совесть Этан забыл, видимо, на стройке или просто давно не вытаскивал из гардероба и не примерял. Нахал не подумал оставить нас наедине, а начал готовить ужин. С непроницаемым видом принялся взбалтывать в миске куриные яйца и раскаливать на очаге сковороду. Нам с Фредом оставалось только мучительно терпеть: гость пытался запить голод перекипевшим кардамоном, а я заесть шоколадом с ликером. Безусловно, шоколад из Королевской кондитерской был хорош, но когда яичная болтанка яростно зашипела на сливочном масле, и по кухне распространился аппетитный запах, я чуть не захлебнулась слюной. Подозреваю, что Фред тоже.

— Как напиток? — попыталась отвлечься я от голодных мыслей, хотя в уме-то непроизвольно продумывала, будет ли большой наглостью выставить гостя, а потом отнять у квартиранта половину ужина.

— Кардамон немножко островат, — признался Фред.

— Островат? — удивилась я и прихлебнула из кружки. От крошечного глотка показалось, будто язык и десна обожгло, хотя питье давно остыло.

Лавочник кашлянул в кулак, потер шею, попытался прочистить горло. Губы его вдруг начались надуваться, словно изнутри кто-то накачивал воздух. Никогда такого не видела!

— У меня такое чувство, как будто я съел ложку жгучего перца, — признался он.

— Перец? Божечки! У тебя же аллергия на перец!

Вскочив из-за стола, я бросилась к кухонному прилавку и схватилась за банку с кардамоном, а когда попробовала пряность на вкус, то принялась отплевываться. Вместо восточной специи внутрь кто-то засыпал пряный жгучий перец от нового поставщика, с такой остротой, что к нему приложили длинную инструкцию и посоветовали не добавлять в еду больше трети унции. А я-то думала, что кардамон старый попался, поэтому пах по-иному…

— Φреда отравила? — чуть слышно пошутил Этан, а секундой позже раздался тяжелый грохот и звон разбитой посуды. Мы резко оглянулись к обеденному столу, но лавочник за ним не сидел, он без сознания валялся на полу.

— Похоже на то, — ошеломленно кивнула я.

Терять время на то, чтобы привезти целителя в лавку, мы не стали — кое-как заставили Φреда выхлебать горькую настойку из лавра, помогающую при аллергии, и поволокли в городскую лечебницу. К несчастью, в узкой торговой улочке было невозможно найти извозчика. Подозрительно хрипящего врага Этану пришлось взвалить на спину и тащить на проспект, где обычно дожидались клиентов наемные экипажи. В расстегнутом пальто я семенила следом и от страха не чувствовала холода. Ноги Фреда безвольно волочились по брусчатке, и в голову почему-то лезли совершенно идиотские мысли о том, насколько сильно исцарапались носы туфель.

Забраться в салон экипажа с тяжелым грузом на закорках оказалось тяжело. Этан перевалил лавочника в проход. Фред плюхнулся спиной, глухо стукнувшись затылком о пол.

— Надеюсь, у него крепкий череп, — пробормотала я, помогая плотнику посадить болезного на скамью. Бедняга лавочник, походивший на безвольный куль, все время сползал. Я была вынуждена подпереть его плечом, чтобы сидел ровно, как болванчик, но едва экипаж тронулся, как он с размаху уткнулся носом мне в колени и принялся кряхтеть, словно собирался отдать концы.

— Не покидай меня, — себе под нос пробормотала я.

— Мне неудобно, — снова зашептал он.

Тут мне ответить было нечего, разве что с сожалением мягко похлопать страдальца по голове. Возвращать Фреда обратно в вертикальное положение было страшно. Скрюченный в неудобной позе, он всю дорогу сопел в мои юбки.

— Этан, — тихо позвала я, — сколько дают за непредумышленное?

— Если ты расскажешь судье о свидании в постоялом дворе, то тебя оправдают, — отозвался он вместо того, чтобы уверить, мол, не переживай, Александра Колфилд, Фред выживет и по-прежнему будет с радостью прибегать на твою кухню в надежде, что его еще раз напоят или накормят чем-нибудь убийственным.

— Тьфу, на тебя! — буркнула я.

— Холодно сегодня, — буркнул Этан, застегиваясь на все пуговицы.

— Угу, — печально отозвалась я, запахивая полы пальто, и тут до меня дошло, что бедняга Оутис прижимался щекой к моим коленям не только обутый в одну туфлю, но еще и без верхней одежды. Мы так всполошились, что забыли его одеть! Другими словами, никто не гарантировал, что если он выживет после аллергического приступа, то не умрет от лихорадки.

Тут я заметила, что одна ступня у Фреда голая. Пока мы его заталкивали в экипаж, то потеряли туфлю с носком.

— Светлый Божечка, меня точно посадят, — пожаловалась я в пустоту. От страха за жизнь верного кавалера (ну, и за свою свободу) у меня к горлу подступил комок горьких слез.

— Не бойся, Алекса, мы будем носить тебе в исправительный дом передачки, — не придумал лучшего способа поддержать страдающую домоправительницу Этан.

— Эй, господин Гровер! — рявкнула я. — Ты, вообще, сейчас лучше не делаешь!

— Я просто с тобой честен.

— Ты выбрал для честности неудачный момент!

Наконец за окнами появилось здание лечебницы, по виду совершенно вымершее, и мы начали выгружаться. Этан снова взвалил Фреда на спину. Я попрыгала вокруг и подхватила разутую ногу, чтобы не волочилась по брусчатке. Неповоротливым омнибусом мы устремились к дверям лечебницы. Нога оказалась почему-то очень увесистая, все время хотела выпасть из рук. В глубине души даже стало жаль плотника, ведь если часть Фреда была настолько тяжелая, то каким же неподъемным был целый Фред?

Мы ворвались в приемный покой, где за столом спокойно подремывала санитарка, и Этан прохрипел:

— Человек умирает!

Секундой позже он рухнул, как подкошенный, придавленный тяжестью ноши. Сама не знаю почему, но ногу лавочника я не выпустила, так что кувыркнулась на ледяной пол рядом с мужчинами и сильно ударилась плечом. Откатилась, тряхнула головой, пытаясь прийти в себя.

— Какой из них умирает? — обратилась ко мне санитарка, выскочившая из-за стола.

— Уже оба, — промычал снизу вжатый в каменные плитки Этан.

Все пациенты городской лечебницы лежали в огромном холодном зале с пожелтевшими от влажности стенами. Койки были разделены ширмами из белых простыней, отчего возникало обманчивое впечатление, будто каждый больной лежал в отдельной палате. В широком проходе посреди помещения раскаленная жестяная пека.