Ольга Зима - Названная женой

Это затишье похоже на то, что было до прибытия Дея, пропавшего в неблагих землях в поисках цветка жизни.

Состояние подвешенности целого Двора!

Гвенн моргнула: ей показалось, что пол близ покоев Айджиана пошатнулся. Она, не поверив глазам, дотронулась до стен: они искажены, нет, изогнуты, покрыты толстым слоем перламутра.

Ещё вчера здесь не было ничего похожего. Но сегодня — сегодня девятый день с той даты, когда Нис должен был вернуться!

Сзади пискнула запнувшаяся Лейсун, раздалось ругательство Улинна.

Рабочий кабинет морского царя раздулся в размерах и превратился в гигантского моллюска перламутром наружу. Айджиан любит пространство, но сейчас округлый кабинет вырос непомерно, раздвинул пол, потолок и стены — зато между створками дверей появилась трещина. Трещина, в которую направилась Гвенн. Она идёт осторожно: пол и потолок тоже изогнуты.

Морской царь лежит за столом, спиной ко входу, свернувшись клубком.

Расшитая зелёно-синяя накидка раскинулась по полу, поверженный непонятно чем, Айджиан выглядит опрокинутой горой, которую венчают величавые рога.

— Сир, сир, пожалуйста, сир! — Мигель обогнул гору, оказался напротив синей головы. — Сир! Нельзя так долго спать, сир!

Гвенн приблизилась осторожно. Айджиан впервые так неподвижен и тих, его нельзя было застать бездеятельным в любое время дня и ночи — кроме нынешнего.

— Видите, миледи, видите?! — Мигель, содрогаясь от рыданий, прилепляется к ладони Айджиана, накрывшей что-то небольшое, что-то, хранимое им, несмотря на любые переживания.

Что-то, вокруг чего оберегающим движением и завернулась фигура морского царя.

Гвенн подходит ближе. Мигель и Маунхайр останавливаются слева и справа. На столе карты и донесения, всё как обычно.

— Мигель, хватит страдать! Ему надо помочь, а не рыдать!

Первый министр взволнованно подаётся вверх, подплывая к своей миледи в новом порыве отчаянной надежды.

— Ты можешь сказать, что именно тут произошло?

Гвенн пронзает ощущение, что она упустила нечто важное, что ей нужно было зайти к царю вместе с Нисом, попытаться передать его чувства словами, чувства, в выражении которых так скупы фоморы, но которые так необходимы, иногда жизненно необходимы, — ей, Нису, Айджиану, всей её семье, не менее дорогой, чем та, что осталась на берегу.

— Я могу сказать, что наш молодой сир всё же не нашёл нужных слов!

— Покажи, Мигель! — настаивает Гвенн. — Ты был там, ты можешь!

Тёмная рябь воды сгущается, местами уплотняясь, местами расходясь, Айджиан лежит неподвижно, не реагируя на изменение окружающего и волшебство под самым боком. Гвенн останавливается около лежащего короля, наблюдая сцену, ткущуюся из темноты и просветов.

В кабинете два силуэта. Айджиан — рядом с Гвенн, а напротив, возле входа, рисуется милый её сердцу Нис. Ярко-зелёные глаза смотрят прямо, не то испытывая, не то полностью доверяя. В ряби и темноте плывёт искажающееся дроблением эхо голосов.

— Благие сообщили, что Мидир очнулся. Я бы хотел увидеть его, — Нис поднимает взгляд выше и говорит, не отрывая глаз от рогов Айджиана. — Уверен, отцу тоже будет интересно меня увидеть. Пусть и через пару тысяч лет.

— Отец смотрит на тебя постоянно, — Айджиан морщится досадливо. — Кто бы мог подумать, что для тебя это событие, стоящее внимания раз в две тысячи лет.

— От… Айджиан, — наследник не желает показывать слабость, не догадываясь, сколько в этом могло бы быть силы. — Мне нужно увидеть его. И я зашёл сказать, что уезжаю. Поставить тебя в известность, чтобы ты опять не гонял Мигеля меня возвращать.

Морской царь прикрывает оба глаза, огромные рога давят голову неимоверной массой. Он скрещивает руки на груди, опуская невидящий взгляд к картам и письмам.

— Не пошлю. Это всё? Иди. Уезжай скорее.

— Отец, ты ведь знаешь, как я к тебе отношусь? — останавливается у входа Нис, словно понимая: происходит что-то не то.

— Счастливого… пути, — невпопад отвечает Айджиан, не отрывая взгляд от стола, но как только царевич разворачивается, горько вздыхая, отчаянно смотрит вслед. — Легкой волны тебе, сынок.

Кажется, он не слышал того, что сказал ему сын!

Некоторое время ничего не происходит, Гвенн нетерпеливо шевелится посреди ряби и темноты, злясь на мужа, которому всё ясно и который так и не сказал слова любви отцу! Она его прибьёт, точно прибьёт, когда он приедет!

Тут Айджиан достает из нагрудного кармана что-то небольшое, неразличимое в волшебной проекции. Смотрит, смотрит, смотрит неотрывно.

По громаде главного здания Океании раздаётся звон, оповещающий о скором отъезде наследника. Морской царь неловким движением скидывает со стола светильник с проклятием, который вольно или невольно объединял его и Ниса.

Вот что тогда сверкнуло, когда Гвенн объявляла об отъезде мужа.

Для Ниса Балор Второй — нечто непоколебимое и вечное, тот, кто всегда поймёт и защитит. Но теперь защита нужна самому царю.

Гвенн ужасается этому видению: ведь для морского царя разбитый светильник наверняка послужил знаком, и знаком потери. А если он решил, что теряет и сына, и дочь!

Айджиан опускается на пол медленно, неотвратимо, укладывается на своё нынешнее место, продолжая сжимать в кулаке своё непонятное сокровище. Магией подтягивает песочные часы, увеличивает их до размера взрослого ши и ставит рядом с собой. Рябь теряет очертания, расходится размытыми волнами.

— И вот сегодня, сегодня всё совсем плохо! — причитает Мигель, трепыхаясь бабочкой подле лица царевны.

Айджиан смотрит на полностью просыпавшийся песок в часах, очень похоже, отмеряющих время приезда сына.

— Ну вот и всё. Наигрался, — морщится и замирает окончательно.

Гвенн присаживается совсем рядом с Айджианом, касается его и понимает: сердце не бьётся.

— Нис вернётся. Не покидай нас! Не покидай меня!

Ударить всем имеющимся волшебством? Но Балор — он даже не фомор, он — сама стихия океана!

Гвенн неудержимо плачет, повторяя отчаянные слова: «Не покидай нас, отец!», как шептала их каждый день у входа в покои Айджиана — и её слёзы, упавшие на руку морского царя, превращаются в льдинки.

Гвенн очень хотелось, чтобы видение поверженного Айджиана оказалось сном, как её качание на рогах с Нисом. Но всё было взаправду. Она закашлялась. Горечь потери была невыносимой; она теряла вдвойне: вновь теряла любимого, отца, весь мир… Всё вокруг стало тёмным и вязким, голова закружилась, и царевна осела на продавленный пол, остатками сознания еле цепляясь за реальность.

— Гвенни, сними камень, — прозвучал знакомый голос, и она, объятая радостью, вскинула голову.

— Нис!

В светлом пилообразном проёме царских покоев показался рогатый контур фомора.