Екатерина Оленева - Ангелы не умирают (СИ)

Я считал (и продолжаю считать) что это проявление какой-то энергии.

В 19 веке многое из того, что составляет будничную повседневность современного человека воспринялось бы как магия чистой воды, а вот и нет — наука.

И тому, что мы, Элленджайты, такие, какие есть, наверняка тоже найдётся объяснение. Научное.

Но вот как объяснить научно долгожитие и вечную молодость Синтии я не знал.

Как и не находил рационального объяснения для объяснения собственного воскрешения.

Приходилось верить. Да и меня всё это, выражаясь современным языком, не парило. Если начну рефлексировать жить дальше станет очень сложно. Не проще ли принять всё, как есть, а на всё остальное, по рецепту старины Ральфа — наплевать.

Принять новый мир и новые реалии не так уж сложно. Даже смириться с тем, что людей, которых ты знал прежде — нет.

Я буду думать, что умер — там. И очнулся — здесь. А все они остались в прежнем мире и продолжают в нём жить.

Если очень постараться некое подобие семьи можно создать и из Кингов.

Синтия может смотреть на них, как ей угодно. Может быть, факт того, что они из пробирки и имеет для неё особое значение, я же вижу людей, похожих на тех, кого я знал и любил.

Они одни из нас. А значит, мы будем держаться вместе.

Иногда враждовать, иногда — любить, в какие-то моменты жизни даже ненавидеть друг друга — но мы будем вместе.

Элленджайты всегда стоят друг за друга единым фронтом.

Катрин, которая Клойс, тоже Элленджайт.

А вот при мысли о ней весь позитив улетучивался, как тепло на ледяном ветру.

Я не хотел жениться на ней. Я хотел бы сбежать как можно дальше.

Не потому, что она мне не нравилась, как раз наоборот.

Трудно смотреть влюблённой в тебя девушке в глаза, помня такую ночь, какая сегодня была у меня с Синтией.

Смотреть в глаза, зная, что ты не откажешься от старой связи, вросшей в тебя так глубоко, что ты не просто не мыслишь себя без неё и вне её — ты себя отдельно от неё даже не помнишь.

Понимая, что тебе придётся притворяться и лгать.

А я ненавижу притворяться и лгать.

Вроде бы ничего не изменилось. Я и раньше собирался жениться на Катрин, чего уж греха таить, по расчёту. Но я не собирался её использовать, не планировал её обманывать. Я хотел создать нормальную семью, настолько, насколько с таким, как я, семья может быть нормальной.

Но появление Синтии всё изменилось. Теперь грядущих брак — ложь и фарс.

Я был безумно рад, что Синтия жива, но…

Но насколько же всё было бы проще, если бы она осталась в прошлом.

Поначалу Катрин не слишком встревожилась уходом Альберта.

Но потом, она и сама не могла бы объяснить, почему, в душе начала потихоньку нарастать тревога.

Что-то в нём сегодня незримо поменялось.

Впрочем, он менялся почти каждый день, она не успевала отслеживать эти изменения.

Если в первые дни их знакомства это был открытый, кажущийся немного не от мира сего молодой человек, которого так и тянуло назвать старинным словом «джентльмен», настолько своеобразными были его манеры, то теперь…

Катрин и сама не смогла бы чётко сформулировать произошедшие перемены.

С каждым прожитом в новом мире днём Альберт осваивался всё лучше.

Его почти детское изумление гаджетами, компьютерами и телевизорами остались в прошлом.

Он научился прекрасно одеваться согласно требованиям новой моды. Ему потребовалось минимальное количество времени чтобы адаптироваться к изменившемуся миру и сейчас его лёгкий акцент непонятного происхождения, как и наличие интригующих манер выглядело скорее стильно, чем странно.

Первые дни появления Альберта в своей жизни Катрин теперь вспоминала почти с ностальгией. Он был тихий, покорный. Наверное, иначе и быть не могло.

Но, освоившись, он стал проявлять черты характера, что вызывали настороженность.

Как вуаль скрывает лицо человека, оставляет черты приметными для глаза и в тоже время незаметно искажая их, так обманчивая внешняя мягкость Альберта не сразу позволяла заметить его горячий темперамент, граничащий порой с необузданностью, пугающую Катрин.

Она никогда не знала, в какой момент он рассмеётся, а когда застынет ледяным айсбергом, распространяя вокруг себя крещенский холод.

Она его не понимала. Совершенно.

Первоначально, после того, как вынуждена была оставить его рядом, она испытывала к нему жалость вперемешку с лёгким чувством брезгливости. Иногда это проходило, но стоило вспомнить тот большой аквариум, в котором он плавал словно вызревающий голем, дожидающийся прихода чёрного чародея, и Катрин никак не могла отделаться от мерзкого ощущения.

А уж при воспоминании о трубке, соединяющей её вены с тем созданием и вовсе начинало тошнить.

Но шли дни. Ужасная ночь в склепе отодвигалась всё дальше и дальше.

Вскоре тот Альберт, которого Катрин видела перед собой перестал ассоциироваться с тем монстром, что напугал её в ту ужасную ночь. Как будто это были два разных существа или человека.

Катрин больше не испытывала негативных эмоций.

Но то, что пришло на смену, было хуже — почти неконтролируемое влечение. Или наваждение? Или как назвать это зависимое существование, когда постоянно думаешь о человеке, хочешь знать, где он, с кем, чем живёт, чем дышит?

И это при том, что Катрин Альберта не понимала совершенно.

Что им движет? Чего он хочет? Отчего так быстро меняются его настроения?

Почему в одно мгновение он смеётся, заразительно и весело, бывает так мил и предупредителен с ней, что Катрин с замиранием сердца готова поверить, будто всерьёз ему не безразлична.

А потом его взгляд делается стеклянным. Он смотрит мимо неё. А от его безупречно-вежливого тона хочется залезть на стену или волком взвыть. И понимаешь в отчаянии, что любая мысль о чувствах к себе абсурдна — с любимыми людьми так никогда не говорят. На них никогда не смотрят так бесстрастно и ровно.

И Катрин закрывалась, словно устрица в раковине, отчаянно в душе молясь, чтобы Альберт разрушил её барьеры и дал бы, хоть на миг, понять, что заинтересован в ней. Не как в наследнице Элленджайтов. Не как в друге и добром товарище, но как в женщине.

Однако, чем больше пыталась она найти подтверждение тому, что ошибается в его чувствах к себе, тем больше находила доказательств своей правоты.

В минуты отчаяния, почти с ненавистью глядя на своё отражение в зеркале, Катрин готова была, не раздумывая дважды, отдать полжизни за более привлекательную внешность. Хотя вон до чего красива Ирис, а ведь в её сторону Альберт смотрит даже реже, чем на Катрин.

«Потому что за Ирис нет того состояния, что за мной», — говорила себе Катрин, подавляя вздох.