Галина Гончарова - Дар смерти

— Делайла.

— Красиво.

— Мне тоже нравится.

— И пусть у нее судьба будет счастливая.

Алия кивнула.

— Все для этого сделаю! Кровиночка моя, солнышко, сокровище…

Словно и не она пару минут назад орала от боли и корчилась на кровати.

И этого у меня тоже никогда не будет.

Больно…

— Госпожа Ветана, можно у вас травок попросить?

Сиента вежливо поскреблась в дверь.

— Да, проходи. Сейчас я, минуту.

Надо было записать все про Алию. Не одна ж я здесь лекарка. Вот и пишем друг для друга, что было с человеком, что ему давали, чем лечили…

— У вас такой сбор ароматный!

Я улыбнулась.

— Сама составляю.

Секрет был прост. Я добавляла лесную малину. Не садовую, которую собирали летом дети, а именно лесную. Специально покупала у одной бабушки. Разница потрясающая.

Запах у лесной малины просто невероятный, намного лучше, чем у садовой. Растолчешь пару ягодок в отваре, и уже вся кухня благоухает. Но делиться секретом я не спешила.

— Да, руки у вас золотые. И человек вы хороший, нос не дерете…

Я фыркнула, не отрываясь от листа серой бумаги. Только шевельни рукой….

Чернила для лечебницы покупали плохие, сажевые, бумага тоже была тростниковой, волокнистой, и перо цеплялось за нее, оставляя некрасивые кляксы. Только зазевайся.

— Одно дело делаем.

Сиента поняла, что я эту тему обсуждать не хочу, и перевела разговор.

— Про эту девку пишете?

— Пишу.

— И плодятся же такие…

Я вскинула брови, но промолчала. А Сиента, ободренная моим «участием», продолжила.

— Порядочным женщинам Светлый детей не дает, а эти, как крысы в чумной год! И куда рожают, зачем рожают! Ясно же, что девчонка такой же шалавой как мамаша вырастет!

Я встала, достала из шкафа пакетик с травами и поставила перед Сиентой.

— Полагаю, Светлому виднее, кому детей посылать.

Женщина заморгала глазами в коротких ресницах.

— Вы же понимаете! Это как грязная пена в океане…

— Что-то еще нужно?

Вот сейчас я воспользовалась мамиными уроками. Ее голосом, ее интонациями. И Сиента вздрогнув, сгребла пакет.

— Н-нет…

— Тогда попрошу не отвлекать меня.

Я опустила голову к листку бумаги, показывая, что разговор меня более не интересует — и через несколько секунд услышала шаги. Хлопнула дверь.

Надо же!

Перо вернулось в чернильницу.

Ах ты ханжа старая!

Грязная пена! Не берусь судить обо всех, но я видела, как Алия смотрела на свою малышку. Как светились ее глаза, как она улыбалась, как прикладывала девочку к груди…

Я это видела.

И судить ее не стану. Поумнела за последнее время. Надеюсь…

Так получилось, что я не была в лечебнице два дня. Мой выходной после тяжелого дня плавно перешел в общий — один день из десяти. И два дня я наслаждалась жизнью. Отсыпалась и занималась своими делами.

Обход шел своим чередом. Алия лежала на кровати, повернувшись лицом к стене. Карн привычно повернул ее, прощупал…

За те два… да что там — полтора дня, которые я ее не видела, Алия изменилась разительно! Словно бы постарела на десять лет.

По лицу пробежали морщины, глаза запали, губы обметало…

Заговорить с Карном я решилась, только когда мы вышли из палаты.

— Что с ней?

— У нее ребенок вчера ночью умер, — равнодушно ответил Тирлен.

Я ахнула, прижала руку к губам.

— Бедная…

— Успокойтесь, Вета. Это дело совершенно житейское. Бывает.

— Но что могло случиться с малышкой?

— Иногда дети просто перестают дышать, — Карн смотрел словно бы сквозь меня. — Судьба.

Я кивнула.

Его слова были вполне убедительны. Только вот… не для мага жизни.

Я знаю, что так бывает. И случается это, когда в ребенке не хватает жизненной силы. Но эту малышку я лично взяла на руки. И готова поклясться своим даром, что она так просто не умерла бы! Не могла!

После обхода я заглянула к Алии.

— Принести тебе попить?

— Не надо.

Потухшие глаза, тоскливое лицо. Я прислушалась к своему дару.

А ведь она умирает, — отчетливо сказало нечто внутри меня. — Три-четыре дня — и она сведет себя в могилу, лишившись дочери. Ей сейчас жить не хочется, и она стремительно теряет жизненную силу.

Я присела рядом, коснулась исхудавшей за пару дней руки.

— Алия, поговори со мной!

— Зачем?

— Потому что я единственная, кто держал Делайлу на руках. Этого мало?

Женщина повернула голову ко мне. И столько боли было в ее глазах.

— Моя заинька. Я все-все уже приготовила. И домику нас есть, и нянюшка, а дочки нет…

Она не плакала, но это было только хуже. Слезами горе вымывается, а у нее все копилось внутри, грозя разорвать сердце.

— Как это произошло?

— Ты же лекарка, должна знать.

— У меня вчера выходной был.

Алия глубоко вздохнула.

— А вот так. Я ночью ее покормила, потом уснула, да так крепко… а когда проснулась, мне сказали, что она дышать перестала. А я даже не заметила. Если бы я не спала, если бы…

— Тебе ее показали?

— Д-да…

По запинке я догадалась об остальном.

— Тебе было плохо? Истерика случилась?

— Да.

Я погладила Алию по руке, но с тем же успехом я могла бы прикасаться к деревяшке. Она даже не заметила.

— Моя девочка, моя доченька. Я даже похоронить ее не смогу. Я не знаю, где она, я никогда ее больше не увижу, не прикоснусь… родная моя, даже могилы у нее не будет, даже прийти я к ней не смогу…

Понятно. Когда Алии сказали о смерти ребенка, она впала в истерику, а когда очнулась, все было уже кончено. С утра к лечебнице приезжают могильщики. Забирают неопознанные тела, хоронят на кладбище для бедных. Не всегда им есть пожива, но приезжают они каждое утро.

И кто будет считаться с продажной девкой? Кто будет ее слушать?

И все же, все же…

Убивайте меня, режьте, с кашей ешьте, как говаривала нянюшка, а я не верю! Не верю в смерть малышки!

Час я потратила на то, чтобы успокоить Алию. А когда вышла из лечебницы, у меня сложился план. Только сама я сделать ничего не могла. Мне нужна была помощь королевского мага. И кого-нибудь из знатных людей…

Только вот к кому пойти?

К маркизу?

Но будет ли он что-то делать ради продажной девки? Впрочем, не попробуешь — не узнаешь, верно ведь?

И я решительно зашагала по улице.

Вопрос «что тебе, больше всех надо?» не стоял на повестке дня. Я попробовала его озвучить — и махнула рукой.

Не надо.

И не больше всех.

Просто глаза у Алии были такие…

Страшно это — смотреть на мать, которая потеряла ребенка. И если что-то можешь сделать, но не сделаешь — да будет ли у меня потом право называться человеком?

Лекарь, это не только тот, кто лечит тела. Души тоже в нашем ведении, потому что разлад в душе рано или поздно разрушит даже самое здоровое тело.