Ирина Шевченко - Третий шеар Итериана

«…еще раздобыл старый граммофон, такой, что работает не от электричества, а заводится ручкой. Могу слушать пластинки. Только нужно постоянно придерживать аппарат рукой. Или ногой — я вчера так делал: завел граммофон и сел в кресле с книгой, так чтобы касаться его ногой. Читал под музыку. И орешки грыз.

Орешки Эйнар принес. А за пластинками я ходил в твою старую квартиру.

Не будешь сердиться? Я в шкафах немного покопался. Альбом с фотографиями нашел.

Прости, взял без разрешения одну карточку, ты там очень красивая… Правда, с Анри. Я его оторвал (очень аккуратно, если захочешь, сможешь потом обратно приклеить), а тебя теперь с собой ношу. То есть, фотографию твою…»

Письма накапливаются, и иногда, когда нет настроения ни для чего другого, он перебирает их с утра до вечера. Перечитывает, раскладывает по датам. Пытается вспомнить что-то, о чем обязательно должен был написать, но так и не написал…

«…Попробовал сегодня завести автомобиль. Получилось. Так что можно не опасаться, что заскучаю на одном месте.

Запасусь топливом и съезжу куда-нибудь. В Галор, например. Никогда там не бывал.

Но сначала хочу дождаться годовщины нашей свадьбы…»

Затем отсчитать несколько дней, и будет другая годовщина. Ждать останется всего тридцать пять лет…

«Здрвствуй…»

Смятый лист летит мимо корзины.

И еще один.

Руки дрожат, и он то бьет мимо клавиш, то попадает не на ту…

«Здравствуй.

Пишу, чтобы рассказать о том, что случилось сегодня.

Нет, я не назвал бы это событие чем-то невероятным, и не скажу, что ждал его…»

Он закрывает глаза и видит Софи. Она сидит на краешке стола рядом с машинкой, смотрит на него и укоризненно качает головой. Не верит.

Правильно, что не верит.

«…Приходил Холгер.

Мы не виделись с того дня в Итериане, и после всего случившегося я так и не определился со своим отношением к нему. Как правителя и шеара я всегда его уважал, хоть и не часто это демонстрировал, а в остальном все сложно. Я привык не вспоминать о том, что он — мой отец, и его это, казалось, устраивает, но…»

Все действительно сложно, и ему трудно найти нужные слова.

«…если подумать, я вообще ничего о нем не знал до недавнего времени. Да и сегодня немного узнал, кроме того, что он неплохо играет в шахматы…»

Тьен не сразу заметил гостя, и неизвестно, сколько тот простоял в стороне, наблюдая, как он расставляет на установленном на террасе шахматном столике фигуры, а затем, медленно обходя по кругу доску, разыгрывает дебют…

Не исключено, что он был здесь каждый день, с самого начала. Маловероятно, но не исключено…

— Здравствуй, — сказал Холгер.

Тьен кивнул в ответ.

Ждал, что правитель скажет что-нибудь или спросит, тогда, наверное, получилось бы и самому заговорить… Но Холгер молчал.

— Играешь? — не придумав ничего другого, спросил Тьен, указав на доску.

Почудилось, будто гость облегченно вздохнул.

— Если напомнишь правила. В разных мирах они отличаются.

Единственная шпилька в адрес правителя, которую Тьен себе позволил: выбрал черные, бросив рассеянно, что пусть уже будет как обычно. Но посмотреть Холгеру в лицо, чтобы увидеть, как тот отреагировал на эту фразу, почему-то не решился.

Играли молча.

Подолгу обдумывали каждый свой ход.

Ни один не хотел проиграть. И выиграть никто не стремился.

Как обычно…

Просидели несколько часов друг напротив друга, но партию не закончили. Отложили до следующей встречи…

Что-то щелкнуло в испорченном механизме часов, отсчитывающих мгновения ожидания. Быстрее завертелись колесики, замелькали стрелки. Дни уже не кажутся бесконечными.

Видимо, он свыкается понемногу. Приспосабливается. Учится не думать о будущем и не сожалеть о прошлом. Сбрасывает с души груз ненужных тревог, и чем легче на сердце, тем быстрее летит вперед время…

Пешие прогулки по утрам.

Новая книга днем.

Изматывающие тренировки до позднего вечера.

Устав распутывать отросшие волосы всякий раз после сна, он обрезал их ножницами под корень, а остатки аккуратно снял бритвой. Лили, которой выпало счастье первой лицезреть его с новой прической, пришла в ужас. Эйнар посмеялся. А Эсея справедливо заметила, что скоро опять отрастут.

Сама сильфида уже не стриглась: Энемис восстановили, и срок ее траура закончился. Она и улыбалась теперь чаще, даже в разговорах с ним, и Тьен подумал, что друзья тоже, наверное, привыкают и к нему, и к той странной ситуации, в которой он оказался.

Это хорошо.

Потом, в самом конце, снова будет плохо. Виноватые взгляды, неловкое молчание. Встречи станут еще реже…

Но пока они появляются по-прежнему, пусть не слишком часто, но регулярно. Он подозревает, что разделили между собой дежурства, хотя закономерности в их посещениях не находит.

В визитах Холгера ее нет и подавно. Правитель может приходить ежедневно в течение недели, а после неделю, а то и больше отсутствовать. Никаких объяснений по этому поводу он не дает, а Тьен не интересуется.

Они играют просто в шахматы. Уже полгода ведут эту партию…

Разговаривают?

Да, случается.

О разном. О другом.

У Тьена нет уже вопросов. И обида, та, полудетская, за то, как с ним обошлись, как отказались от него загодя, даже не зная, — обиды эта тоже прошла. Почти. Но то, что осталось, не стоит слов.

«…Сегодня отчего-то вспомнил о Генрихе.

Задумался, как он там, жив ли еще. Не прошло и двух лет, и за это время он не мог умереть от старости. Разве только заболел чем-то, или…

Впрочем, я сейчас не о том. Странно, но человек, которого я оставил на горной тропе в чужом мире, даже когда я думаю о нем, не вызывает у меня никаких эмоций. Я не испытываю к нему ни ненависти, ни гнева, ни жалости. А вот того Генриха, которого я помню по своему детству и которого вижу на портрете, висящем на стене пустой комнаты, мне искренне жаль.

Когда-то давно он рассказал мне сказку о мальчике, повстречавшем сильфиду, и я принял ее с детским восторгом. А сейчас понял, что то не сказка была, а история его болезни. Долгие годы он жил мечтой, навязчивой идеей, затмившей его разум задолго до того пожара.

Пришло в голову, что и я болен чем-то похожим, и те девять лет, что я ждал встречи с тобой, так же свели меня с ума.

Но это ведь глупости, да?

Я же не придумал тебя. Ты была. Живая, настоящая.

Ты есть.

А я снова жду…»

И дождется. Обязательно.

Она вернется, когда мир еще будет спать, а значит, он успеет увидеть ее и сказать… хотя бы просто «здравствуй»…

«Здравствуй, Софи.

Спешу…»

В самом деле спешит. Бьет по клавишам, и под дробный стук молоточков проступают на бумаге слова.

«…рассказать тебе, что придумал Эйнар.

На первый взгляд это совершеннейшее безумие, и если бы Холгер узнал, или Лили, или Йонела, они, как у людей говорится, костьми легли бы, но не позволили подобных экспериментов. И Фер, тот всегда чрезмерно осторожен, от этой идеи в восторг не пришел бы. Но знаю только я, Эйнар и Эсея. И что касается меня, я именно в восторге…»