Юлия Шолох - Адаптация

Король от услышанного слегка заволновался и даже дёрнул рукой, пытаясь отодвинуть дочь от микрофона, но Хиромэ очень быстро увильнула в сторону и добавила:

- Парфен, моё сердце отныне твоё. Моя жизнь – твоя. Ты женишься на мне?

Произнеся это, она скромно склонила голову и замерла на месте, как и все окружающие. Король больше не пытался вмешаться. Да что там, я поняла, что от изумления тоже не могу двинуться с места – меня практически парализовало. Видимо, ноги потому и не отказали – превратились в камень. Я думала, хуже уже не будет, просто не может быть, но буквально через несколько секунд, в течении которых Парфен не отводил взгляда от наследницы, он улыбнулся той самой хорошо знакомой мне тёплой улыбкой и ответил:

- Конечно, моя Хиромэ. Это честь для меня. И самое большое удовольствие.

Гудронские женщины тут же оживились и заволновались, загомонили, как и толпа, которая к тому времени непонятным образом сплотилась так плотно, что нас с Мизо подпёрли друг к дружке, а потом – к ближайшей колонне из хрусталя, холод которой тут же проник внутрь, будто злорадствовал – больше некому поддержать меня, когда от горя хочется просто сесть и сдаться. Больше некому.

На сцене кто-то снова заговорил, и все опять замолчали. Оказалось, к свежеиспечённой парочке подошел король. Он несколько секунд смотрел на них, а потом сказал Парфену самым значимым тоном из всех возможных:

- Я рад, что моим зятем станет такой герой, как ты, кисеец. Будьте счастливы.

Какая-то гудронка, может, мать Хиромэ, а может посторонняя, просто шибко впечатлительная особо, заголосила, как будто кто-то умер, а ближайшие к сцене зрители бросились к сцене, по пути поздравлять всех и вся. Я услышала чьи-то восклицания, что такого интересного вечера и потрясающе романтичной помолвки не было уже с десяток лет.

На помосте улыбающийся Парфен неподвижно стоял напротив розовеющей Хиромэ, а вокруг них суетились гудронские родственники.

Невыносимо.

Я отвернулась и сразу же наткнулась на сострадательный взгляд Мизо.

- Мне жаль, - прошептала она.

Я молча отлипла от колонны и направилась к выходу. К счастью, большая часть гостей толпилась возле сцены, так что ничто не помешало мне покинуть зал и спросить у тусующегося в коридоре обслуживающего персонала, где моя комната.

Нас с Мизо поселили вместе, но думаю, она поняла, что мне хочется побыть одной, потому что следом не пошла.

На Земле я, вероятно, напилась бы в стельку, да и пустилась бы во все тяжкие. Но здесь мне просто хотелось остаться одной. А может, дело вовсе не в месте нахождения, а в причине. Не могу представить, чтобы я расстраивалась ради кого-то из своих парней, хотя парочку из них как мне кажется, я почти любила.

Почти.

Тут всё по-другому.

И – расстраивалась? Не знаю, как это состояние называется, но от обычного расстройства оно отличается так же сильно, как хижина одинокого отшельника отличается от мегаполиса, раскинувшегося на десятки километров.

И как хорошо, что где-то есть родители, а значит, проблема возвращения, на которой следует в данный момент сосредоточиться, чтобы больше ни о чём другом не думать.

Разумом я понимала, что всё временно, даже страдания, что я не первая и не последняя, что есть люди, которым было намного хуже, которые пережили такие трагедии, что я отдыхаю. Когда мужья уходили на войну и не возвращались, когда родственники выходили из дому на пять минут и погибали. Да, многим было реально хуже, но сейчас мне на это плевать.

Состояние, в которое я впала, было каким-то странноватым. Как своеобразная кома – облегченный вариант. Я не плакала, не смеялась, не застыла на месте. Глаза моргали, до меня доносились какие-то звуки, вполне обычные, но они были неважными и поэтому оставались фоном. Сейчас как-то не было ничего важного.

Единственной мыслью оставалась необходимость переждать, перетерпеть некоторое время, а потом что-нибудь будет. Что-нибудь, отличное от текущего состояния. Никакого.

Мама. Будет мама, к которой я всё равно доберусь и тогда смогу обнять её и забыть обо всех обидах. Как в детстве, когда трагедией было даже то, что мне сломали любимую заколку. Так и тут – ну сломали… что-то, но жить буду. Со временем забудется. Порыдать, да, возможно, придется, но только когда её обниму, ни секундой раньше!

Как-то быстро всё произошло, и встреча с идеальным инопланетянином, и зарождение чего-то большого, неуловимо прекрасного, и своеобразное расставание. Теперь как будто голову сверлит мерзкий голос дворовой сплетницы, зудящий: «А я говорила, что он тебе не по зубам». Да, говорила, и я с самого начала была с ней полностью согласна.

А самое поганое – всё это не поможет, вскоре до меня дойдёт, вскоре я осознаю происходящее до конца, выпью до дна, и тогда уже не смогу отгораживаться. Тогда я даже не знаю, что произойдёт.

Не знаю, сколько времени я сидела в кресле, просто дрейфуя в океане пустоты, без цели и усилий, но первым раздражителем, пробившем скорлупу, оказался грохот в дверь. Открывать не хотелось, но стук продолжался.

Просто свинство! Что за сервис такой некачественный? Почему в королевском дворце кто-то позволяет себе помешать гостям уединиться в мировой скорби?

Тоже мне, гудронская элита…

Стук, вернее, грохот не прекращался и я, в конце концов, поднялась и открыла дверь.

- Почему так долго? – возмутился Алой, чьё лицо во всей своей сердитой красе было первым, что довелось увидеть в коридоре.

За дверью толпились кисейцы, все, кроме Пепла. Ну, и кроме счастливого жениха, естественно. Пока я придумывала, что бы им такого сказать, чтобы они поняла – я не в настроении составлять кому-либо компанию, и отвязались, как они зашли и без приглашения расположились кто где.

Оставалось только уйти на балкон, сесть в кресло и уставиться на расстилающийся внизу парк. Пусть они уйдут. Пожалуйста, пусть они уйдут без всяких разборок. Больше мне ничего не нужно.

Разве что одиночество, покой и снотворное, именно в такой последовательности.

Да, моя жизнь складывается отвратительно. Но незваные свидетели твоего горя – это ещё хуже.

Кресло, однако, стояло так, что краем глаза я всё равно их видела.

Белок сел в центре комнаты, на мягкий пуфик, остальные его окружили и загомонили, немилосердно друг друга перебивая. Уходить они явно никуда не спешили.

- Айка, иди сюда, – приказал Белок, перекрывая остальных повышенным тоном.

- Почему бы вам просто не оставить меня в покое?

- Сейчас не до истерик!

- Идите… в пень!

- Иди сюда, пока по-доброму прошу.

Всё, они мне надоели. Сейчас возьму и пойду… погулять. В парке очень хорошо должно быть – и ни одной ненавистной рожи, все или тут сидят, у меня в комнате, или празднуют в парадном зале.