Светлана Тимина - Пламя Атлантиды

Она была такая горячая, восхитительно влажная и тесная. Такая податливая и жаждущая. Длинные ноги женщины сомкнулись на его пояснице, тело выгнулось навстречу в немом стремлении слиться воедино в самом восхитительном единении души и тела.

Мир рухнул. Уже непонятно какой: древний, настоящий или же нить связующего эти миры портала. Ничего больше не имело значения. Лаэртия толкнула восхитительные бедра навстречу, принимая напряженный фаллос мужчины в свои тесные глубины. Ее зубки непроизвольно сомкнулись на мочке уха любовника, и от этой легкой боли новый заряд сладостных искр воспламенил его кровь.

Она двигалась навстречу его размеренным толчкам, теряя голову так же, как и он сам, в погоне за наслаждением. Никто из них не стал сдерживать рвущееся удовольствие, словно негласно договорившись пить изысканный напиток сладострастия вволю и без ограничений. Когда Савичев, не сумев удержать неистового крика освобождения, излился в нее мощными толчками, Лаэр впилась в его спину острыми ноготками, и ее стон потонул в аккордах затихающего крика мужчины.

Ему хотелось ее обнять. Сжать в своих объятиях и утопить в нежности, никуда не отпуская. Но Савичев забыл, кто перед ним. Лаэртия грациозно спрыгнула с софы, не стесняясь своей наготы и едва удостоив мужчину своим вниманием. Только после того, как подошла к небольшому возвышению и наполнила свой кубок, чтобы сделать пару глотков, с насмешкой произнесла:

— Мне по-прежнему ничего неизвестно о твоей стране, чужеземец. Кроме, пожалуй, одного: ее воины сильны духом и телом не только на поле боя. Я удовлетворена.

Савичеву хотелось ее подколоть в ответ. Но он не хотел, чтобы она повернулась и лишила его потрясающего вида своих округлых ягодиц и длинных ног.

— Однако мы так и не добрались до моего ложа. Следуй за мной.

Это был завуалированный вызов. Тем более что Лаэртия медленно направилась к алькову, который, вероятно, вел в спальню, не обратив внимания, уверенная в том, что Дмитрий следует за ней.

Ну-ну. Савичеву захотелось преподать урок этой высокомерной красавице, которая вела себя так, как часто поступал он сам после близости. Несколько уверенных шагов, и Савичев сомкнул свои руки на тонкой талии матриарх. От изумления она безропотно позволила мужчине развернуть ее лицом к себе. Глаза потемнели от негодования, губы приоткрылись, намереваясь остановить дерзкого смельчака, но Дмитрий поспешно опустился на колени у ее ног, переместив ладони на стройные бедра своей царственной любовницы. Он даже не понял, что его член снова восстал.

Припал губами к нежной плоти ее малых губ, ощутив, как напряженные мышцы женщины расслабились под нежным давлением языка. Желая окончательно лишить красавицу невозмутимости и унести в свой собственный рай, толкнулся в тесные врата ее женственности, имитируя толчки члена.

Руки Лаэр до боли сжали его волосы, вынуждая действовать решительнее. Это не было унизительно. Матриарх полагала, что имеет над ним власть, тогда как он сам сейчас держал ее волю на кончике собственного языка. Когда судорога оргазма выгнула тело атлантской правительницы в его руках, а тесные створки вагины затрепетали в сладкой разрядке, Савичев обнял ее колени, удерживая, не позволив упасть.

Тогда он решил, что торжествующий смех Лаэртии Справедливой был всего лишь игрой его воображения…

Первые блики рассвета слегка тронули горизонт над безбрежной гладью океана, коснулись оранжевыми перстами колонн акведуков и брусчатки площади.

Столица Атланты безмятежно спала. Но были в этот час ускользающей ночи и те, кого сон миновал.

Наблюдатели башен. Стражи пристани. И еще те, кому полагалось спать и видеть сладкие сны в столь ранний пик солнечного круговорота.

Во дворце царила сонная тишина. Но в покоях для великих гостей мерцали отсветы пламени.

На лице великой некогда матриарх Атлантиды Мудрейшей пролегла тень усталости и разочарования. Свечи почти догорели, эликсир в кубке давно остыл, но бывшая правительница не замечала обеспокоенных взглядов верной Каталисии, которая безуспешно пыталась успокоить свою преданную подругу и уговорить ее лечь спать.

— Чужеземец — ценный источник информации, моя матриарх, — тихо увещевала Пантера. — Разговоры отнимают не одну меру масла, тебе ли не знать, Мудрейшая?

— Он остался на ложе с моей дочерью до рассвета. Это то, чего я так опасалась. Мы обрели в его лице нового Ария. Но более мудрого и опасного, обладающего такими знаниями, что с легкостью позволят ему управлять рассудком Лаэр. Я не намерена этого допустить. Змею стоит умертвить сразу после рождения, Каталисия.

— Что ты намерена делать, Атлантида?

— В этот раз действовать. Лаэртия убедится, что пригрела врага на своем ложе и у своего сердца.

Атлантида бросила долгий взгляд на чертеж Савичева. Жестокая улыбка тронула ее губы.

— До заката солнца этот смельчак будет носить клеймо раба империи. Я не столь молода, чтобы ждать долгие зимы, прежде чем настанет удобный случай избавиться от него. Как от Ария при том восстании…

— А Лаэртия? Ты же так жаждала, чтобы ее сердце вновь отогрелось. Неужели отнимешь эту надежду?

— Лаэртия должна заниматься империей и любить того, кто будет ей покорен во всем. Без права на собственное мнение.

— Матриарх не полюбит недостойного. Она отдаст свое сердце сильнейшему, как и ты в свое время.

— О, сила чужеземца растает на закате. Поверь, Лаэртия не захочет его после того, как он понесет наказание на дыбе под знаком алой ленты.

Каталисия потрясенно уставилась на Атлантиду, впервые в жизни усомнившись в решении той, кому была предана долгие зимы. Но увы, она ничего не могла поделать. Разве что предупредить Лаэртию. Но о чем предупредить? Димитрий сам подписал себе приговор этим рисунком. Увы…

Лаэртия же не догадывалась о том, какие тучи нависли над головой ее любовника.

Только что произошло то, что уничтожило восхитительное послевкусие прошедшей ночи и заставило ее забыть о жарких ласках чужеземца. Она стояла на лоджии, не замечая великолепного рассвета, замерших в углу Пантер и бледного гонца. Ее руки дрожали, но она с упрямством истинной правительницы перечитывала сухие строки свитка с гербом Спаркалии, надеясь, что истрактовала неправильно эти сухие строки.

«Прекрасная матриарх Справедливая, избранная Богами вершительница судеб и, смею надеяться, преданный друг империи!

Со скорбью вынужден сообщить тебе горестную весть. Не далее как на закате Фебуса от второй декады Латима Лучезарная, ставшая для всех нас верным другом и послом доброй воли, пала смертью воительницы в покоях моего дворца, на который был совершен дерзкий набег вместе с попыткой правительственного переворота. В этом неравном бою пал также мой отец, достопочтимый император Аттикус Фланигус. Я скорблю вместе с тобой, Справедливая. Твоя боль стала моей болью, и я готов разделить ее с тобой.