Eve Aurton - Теряя себя

— П-простите, — он вытягивается по струнке, возвращая карточку и махая рукой остальным. Отдает им жесткий приказ пропустить и уже раболепно шепчет: — Вам нужно сопровождение, мистер Рэми?

— Нет необходимости, — сухо бросает Рэми и, не дожидаясь ответа, закрывает окно, только после этого переводя на меня холодно равнодушный взгляд. Он смотрит всего несколько секунд, но за это время я успеваю прочесть его эмоции — он зол на меня и напрасно пытается скрыть это, потому что я слишком хорошо его выучила, чтобы не заметить очевидного — сейчас он должен быть не здесь, не со мной, а в Митрополе, вершащим правосудие. Тогда почему, почему, черт побери, он дарит мне шанс? И, кажется, я догадываюсь.

— Я знаю, почему вы это делаете, — под мерный шум двигателя шепчу я, пристально наблюдая за тем, как медленно открываются тяжелые ворота, затем поднимается шлагбаум, и стоящие по сторонам дороги люди с армейской выправкой с интересом разглядывают нашу машину. Это должно быть приятно — быть центром вселенной.

— Что делаю?

— Позволяете мне увидеться с мамой.

— И? — лишенным заинтересованности тоном спрашивает Господин, пересекая границу миров и прибавляя скорость. На миг вылетаю из реальности, с щемящей тоской вглядываясь в силуэты зданий вдалеке, среди которых мой дом, моя школа, мое кафе, в лабиринте которых скрыты знакомые улицы, увядшие воспоминания, прошлая жизнь. Мне почти не больно, если не считать того, что на месте сердца постепенно образуется дыра, и я не чувствую его ритма, провалившись в накатывающую, словно волны прибоя, боль. Она концентрируется в горле, превращаясь в предательские слезы, и не дает сказать ни слова, пока я не делаю глубокий вдох и затяжной выдох. Признаться, я думала, что будет не так сложно. — Джил, я жду.

— Потому что чувствуете вину передо мной, — выдыхаю я, напрягаясь и пододвигаясь ближе к лобовому стеклу. Сейчас мы проедем промышленные зоны и вынырнем на улицу, ведущую к моему дому. Осталось немного. Парочка кварталов; несколько доз серости и невзрачности, облупившихся фасадов, убогих тротуаров с черными пятнами асфальта на сером, скрывающими образовавшиеся ямы; сотни неулыбчивых лиц, изможденных обреченностью взглядов — все это моя прошлая жизнь, которая теперь кажется чужой и выдуманной.

— Ты не могла бы не копаться в мотивах и просто принять это с благодарностью, ma petite?

— Спасибо, — на полном автомате произношу я, скидывая с себя накидку и вцепляясь в подол платья пальцами. До побелевших костяшек, до онемения. — Теперь направо, мой Господин, — не обращаю внимания на его раздраженный тон, все сильнее запутываясь в волнении и чувствуя начинающуюся нервную дрожь. Меня практически трясет, когда машина останавливается на перекрестке, следуя правилам дорожного движения и оттягивая момент встречи. И мне сложно поверить, что буквально через несколько минут я смогу увидеть маму, сложно настолько, что я прикусываю губу, желая проверить, не сон ли это — один из тех, что ярче действительности. — Здесь, — несдержанно хлопая по панели ладонью, говорю я, и Рэми притормаживает напротив моего дома, ничем не отличающегося от остальных на улице. Обыкновенная девятиэтажка с разрисованными граффити дверьми, имеющая несколько подъездов. Не жду его разрешения, просто потому, что не хватает терпения, и, найдя окна своей квартиры взглядом, выхожу из машины. Ветер бросает в лицо сырую влажность подтаявшего снега, и я вдыхаю полной грудью, пересекая дорогу и даже не смотря по сторонам. Лишь громкий и недовольный сигнал машины, под которую я едва не попадаю, вынуждает меня сконцентрироваться на дороге, а не на дверях своего дома. Водитель ее грозит пальцем и, открывая окно, выдает неприличные ругательства, но это не может остановить меня, ведь мама так близко, семь этажей, сломанный, как и всегда, лифт, ступеньки, пролеты, снова ступеньки, сбитое дыхание, предательская усталость. Мне не хватает духа преодолеть пролеты, и я, чуть не плача, хватаюсь за перила и пытаюсь отдышаться, унять свое безумное сердце, готовое вот-вот сорваться. Я чувствую это — чувствую по гулу в ушах, по трясущимся от напряжения рукам, по капелькам пота, скатывающимся вниз по спине и впитывающимся в платье на пояснице, по странно искаженной действительности, плывущей перед глазами. Но среди все этих ощущений я вижу лицо матери, которая ждет меня. Ждет ведь, да?

Пролет. Ступеньки. Пролет. Ступеньки.

— Мама, — тихо шепчу я, наконец достигая нужного этажа и прислоняясь лбом к двери. Тяну руку к звонку и несдержанно колочу ладонью по поверхности, и плевать, что я устраиваю шум, плевать, что еле стою на ногах, плевать, что не могу успокоить сбившееся дыхание и захлебываюсь в эмоциях, не зная, плакать мне или смеяться. Но проходят секунды, а за дверью не раздается ни шороха, и что-то тяжелое нарастает внутри, вызывая во мне смутные догадки. Нет-нет-нет, я не могла опоздать.

— Джил? Джиллиан Холл? — слышится за спиной, и я резко оборачиваюсь, наталкиваясь на Элона, скорее всего из-за шума вынырнувшего из своей квартиры. Он почти не изменился, если не считать отросших волос и небольшой щетины на подбородке. Он смотрит на меня удивленно-растерянно, словно не ожидая меня здесь увидеть, вернее вообще не ожидая, по крайней мере не в этой жизни.

— Здравствуй, Элон, — выдыхаю я, тревожно оглядываясь по сторонам и подходя ближе. — Ты не знаешь, где может быть моя мама?

При этом вопросе он скорбно поджимает губы и окончательно выходит на площадку, вставая напротив и изучая меня с видимым интересом. От нетерпения и нервов сжимаю и разжимаю кулаки, то и дело оглядываясь на двери своей квартиры. А что если мама стоит сзади, и я просто не услышала, как она вышла? Но ничего не меняется, и я передергиваю плечами от подступившего холода, потому что разогретые нагрузкой мышцы начинают остывать, а влажное платье делает еще хуже.

— Ты уехала и даже не сообщила, как ты. Миссис Холл с ума сходила.

— Я не могла, не могла, — мотаю головой, для чего-то оправдываясь перед ним, и заламываю пальцы, подходя ближе и с надеждой заглядывая в его лицо. — Элон, просто скажи, где мама, прошу тебя.

Умоляю, хватит меня мучить, я не выдержу больше.

— От тебя так долго не было вестей, Джил, и она все ждала, спускалась вниз и стояла у входа. Я видел ее каждое утро, когда уходил на работу, и вечером, когда возвращался домой, — его голос тихий и будто извиняющийся, Элон прячет руки в карманы брюк и, переминаясь с ноги на ногу, старается не смотреть в мои глаза, словно этот разговор тяготит его, выворачивает наизнанку. — А потом Айрин… она умерла, и миссис Холл… не желала в это верить. Она закрылась в своей комнате и не отдавала ее, пока Элисон не вмешалась и не уговорила отдать тело, — он продолжает говорить, а я словно проваливаюсь в вакуум, наблюдая за его движущимися губами и ощущая, как разваливаюсь на куски, трещу по швам, превращаюсь в кровоточащую рану. — И знаешь, после того, как Айрин похоронили, она будто с катушек слетела, подходила к прохожим и обвиняла их в том, что они забрали ее девочек. Она приходила даже ко мне, угрожала, кидалась с кулаками. Она не справилась с потерей, сошла с ума от отчаяния. Мне правда жаль. Джил.