Eve Aurton - Теряя себя

— Где моя мама? — бездушным тоном перебиваю его я, мечтая, чтобы он наконец заткнулся, просто сдох вместе со своими фальшивыми сожалениями. Никому не жаль, всем абсолютно плевать.

— В последний раз я видел, как ее забирали люди в белых халатах.

— Куда?

— Не знаю, быть может, в психиатрическую больницу, — Элон пожимает плечами, кидая виноватый взгляд в сторону и отчего-то тушуясь. Только когда я поворачиваюсь назад, понимаю, в чем дело — Рэми, стоящий за моей спиной и небрежно прислонившийся к стене плечом. В кричаще дорогом костюме и черном пальто он выглядит неуместно и своей аристократичной леностью будто потешается над убогостью этого места. Не могу не отметить, что весь его вид выражает крайнюю скуку, и кажется, что он едва не засыпает от нашего неинтересного безвкусного разговора. — Ты не одна?

— Что? Да, да, это мой… мой… я не одна… — растерянно замолкаю, вообще не соображая, что говорю, потому что все мои мысли заняты обработкой информации и проблемой того, где найти маму. — Значит, мне нужно искать в больницах? Просто позвонить и узнать, это легко, мне нужен справочник. Я все сделаю, психиатрическая больница, это просто. Всего несколько минут, — шепчу я, лихорадочно скользя взглядом по стенам, Элону, Рэми, непонимающе разглядывая свои трясущиеся руки и вновь возвращаясь к Рэми, пристально наблюдающему за моей реакцией. Он скидывает с себя скучающий вид и подозрительно хмурится, когда я продолжаю шептать несуразицу и, не зная, куда себя деть, мечусь по лестничной площадке. Впиваюсь пальцами в волосы и сжимаю их так сильно, что в глазах появляются слезы. — Мне нужно позвонить, прошу вас, мой Господин, дайте мне время. Это быстро, всего несколько минут. Я найду ее.

— Зайдем в квартиру, у тебя есть ключ? Джил! — уже строже говорит он, когда я, не слыша его вопроса, твержу о телефоне. Он хватает меня за плечи, с силой встряхивая и привлекая к себе внимание. Чудом вырывает из лап начинающейся истерики и кивает головой на дверь, подталкивая меня к ней. Все это время Элон стоит в стороне и распахнутыми от изумления глазами смотрит на то, как я послушно затихаю и, надежно удерживаемая за предплечье, подхожу к двери. Если отковырять кусочек бетона, возле косяка, то можно найти секрет — дубликат ключа, который я обычно прятала там. Вот только сейчас у меня с трудом получается, потому что пальцы дрожат, и я безрезультатно пытаюсь зацепить осколок, пока Хозяин не помогает мне, с легкостью вызволяя ключ из ловушки.

Дверь за нами захлопывается с пронзительно громким звуком, и я словно отмираю, вновь начиная шептать о телефоне и пытаясь выскользнуть из крепкой хватки.

— У нас мало времени, Господин, мне нужно найти ее. Слышите?

Слышит, конечно, но не отпускает, не дает свободы, до боли впиваясь в руку и заталкивая вглубь прихожей, как можно дальше от двери, где нас может подслушать Элон. Я вижу лишь его непроницаемое лицо, угрожающий взгляд, сомкнутые в тонкую линию губы, бог мой, красивые нежные губы, которые не могут убить во мне надежду. Не могут-не могут-не могут. Молчи.

— Ты не найдешь ее, ma petite.

Молчи.

— Потому что в Колониях нет психиатрических клиник. Таких пациентов усыпляют.

Мотаю головой, отказываясь верить и постепенно проникаясь его словами. Все ложь, обман, его гнусные неуместные шутки. Я не позволю ему разрушить свои надежды.

— Это неправда, неправда. Откуда вы можете знать?

— Потому что этот мир создал я.

Отчаянно вырываюсь из его хватки, уже не сдерживая слез и ударяя свободной рукой в его грудь. Мне хочется закричать, что все это ложь, но из горла вырывается лишь жалкое и сиплое подобие крика, которое не трогает Рэми, прижавшего меня к стене и навалившегося всем телом. Он крепко сжимает меня в объятиях, и я не могу пошевелиться, даже повернуть голову в сторону, чтобы сделать глубокий вдох и опровергнуть его слова. Господи, я так беспомощна по сравнению с его силой, оплетающей меня, что обреченно затихаю и, утыкаясь в его грудь, плачу. Горько, навзрыд, не стыдясь своих слез и не боясь показаться слабой. Лацкан его пиджака постепенно намокает, но Рэми продолжает удерживать меня, даря поддельное умиротворение и поддержку, и сейчас, в этот самый момент, я благодарна ему всем сердцем за то, что он не дает мне упасть. Благодарна сквозь ненависть к его миру, сквозь боль и отчаяние. Благодарна вопреки здравому смыслу и логике. Благодарна просто за то, что он здесь, со мной, и позволяет мне быть слабой, естественной, живой.

В моей комнате ничего не изменилось, совсем, разве только ее хозяйка, внешне оставшаяся прежней, но внутри будто переродившаяся, постаревшая на несколько лет и испытавшая слишком много всего, чтобы можно было унести. Я не унесла, половину эмоций оставив Господину, а вторую запрятав глубоко в сердце, которое на удивление выдержало. Оно до сих пор трепещет в груди, заставляя меня дышать, думать, бороться, в то время как я предпочла бы сдаться, закрыть глаза и перестать существовать, зачеркнув будущее и оставшись в настоящем. В настоящем, где я нахожусь в своем доме, в своей комнате, в своей постели, вот только это все равно ничего не дает, потому что здесь поселилась мертвая пустота. Она почти оглушает, давит на барабанные перепонки и доставляет физический дискомфорт, от которого я пытаюсь спрятаться под одеялом, сжавшись в неприметный маленький комочек и сложив ладони между коленей. Тепло одеяла не помогает, не избавляет от неприятного холода и не успокаивает, потому что наряду с пустотой в квартире властвует гнетущее одиночество, и осознание этого ранит больнее, чем самые изощренные в мире пытки.

Ведь я осталась одна-одна-одна. У меня больше никого нет. Совершенно. И в доказательство этому горькая на вкус тишина, сдавливающая со всех сторон, ведь даже Рэми, притаившийся в одной из комнат, не издает ни звука, будто боясь нарушить мой молчаливый диалог со своей болью и давая мне время привыкнуть, смириться с потерей и отпустить. Отпущу, обязательно отпущу, вот только найду причину, из-за которой я должна двигаться дальше. И это точно не серость наступающего вечера, и не слой пыли, покрывший мою прошлую жизнь, и не ставший вдруг чужим дом. Что-то другое, пугающее и непостоянное, близкое и одновременно далекое, сильное, противоречивое, временами ломающее, но проявляющее какую-то странную извращенную заботу.

Господин — я буду цепляться за него, пока не окрепну и не научусь дышать.

Глубоко вздыхаю, наконец скидывая с себя одеяло и вставая с кровати. Мне уже намного легче, быть может потому, что слез не осталось — они осели жжением на раздраженной коже, опухших веках, влажными пятнами на подушке. Они впитались в пиджак Хозяина, не отпускавшего меня до тех пор, пока я не смогла совладать с первой, и самой сильной, волной истерики. И, думаю, именно его сила стала той самой преградой, которая смогла ее остановить. Он не говорил ни слова, просто сжимал в стальных объятиях и терпеливо ждал, когда я перестану рыдать.