Екатерина Мансурова - По локоть в крови (СИ)

— Что? — воскликнул вампир, впиваясь взглядом в толпу, сцепившуюся на корабле в борьбу за жизнь.

— Дхампир скинул ее в воду!

Не раздумывая, черноволосый мужчина скинул с себя куртку и побежал к воде, на которой плясала холодная луна. Ледяная Мелсуотен не одобрила появления в своих водах дитя тьмы, но Александр был настойчив и решителен и нырнул в пучину.

— Марк, теперь наш выход. Она при тебе?

Вампир, не изменившись в лице, показал сеть, сотканную из тонкой веревки. На такую можно ловить лишь очень небольшую рыбу.

— Тогда вперед.

Белокурый мужчина и рыжеволосая старейшина взмыли в воздух и пронеслись над водой как две падающих звезды. Так же стремительно и неожиданно они обрушились на корабль и на Мефистофиля. Когда мужчина был окружен со всех сторон, схватка прекратилась. Все замерли в нерешительности и настороженной внимательности. Каждый мускул и каждое чувство всех присутствующих были обострены до предела. Воздух стал сгущаться.

Прижимаясь спиной к стене, чтобы нападение сзади не застало его врасплох, Мефистофиль оскалился:

— Неужели вы думаете, что вам удастся меня победить, Элизабет? Один вампир, хоть и старейшина…. Признаться, я оскорблен.

— Я не одна, — ехидно дернув бровью, ухмыльнулась Элизабет.

В этот момент, сверху на существо упала сеть, а рядом с ним приземлился Марк. Мефистофиль поначалу хотел усмехнуться и разорвать ее в клочья, но неожиданно она стала обжигать его плоть. Не просто обжигать, а разъедать ее, как серная кислота разъедает кожу человека, а по кораблю стал распространяться запах паленого.

Сквозь толпу, с воинственным криком пробирался свартальф. Занеся топорик, совершенно неожиданно для всех он разрубил сеть и оскалился на старейшину.

— Ручной песик, — взревел Марк, хватая гнома и поднимая над головой. Он хотел разорвать существо пополам, но его остановили.

— Стойте! — Мефистофиль еле мог говорить, — я пойду с вами, но отпустите свартальфа.

— Так-то лучше, дхампир!

Они на меня пялились. Нет, совершенно определенно они сидели и пялились на меня, как на статую свободы или Биг Бен, или на худой конец, на Эйфелеву башню. Прекратив пялиться, они стали переговариваться:

— Четыре…

— Да, четыре….

— И прямо в грудь….

— Ага. Туда.

— И ни одного шрама.

— Ни одного.

Тишина…

— Это ты ее… ну… того?

— Нет, не я…

— Что он ее того?

— Ээ… Он мед брат!

— Аа… В жопе я видел этих медиков. Они тут явно ни при чем. Эта женщина всегда была живучей сучкой.

Они снова пялились. Их взгляд был словно горячим лучом прожектора, и я едва ли не начала дымиться от поднявшейся температуры. И не понимала, почему кто-то мог назвать меня женщиной или сучкой. Насколько знаю, я всегда была образованной и уважаемой леди.

К удивлению, почувствовалось что-то еще. Это был не взгляд, не голос…. точнее, голос, но как будто во мне. Это как будто мой внутренний голос… хм, может это голос разума? Да нет, с чего бы ему тревожить меня в такой момент. Я же не собираюсь делать глупостей. Или собираюсь?

— Ты, глупая тварь, думаешь, тебе удастся долго так продержаться?

Хм, создавалось впечатление, что мой внутренний голос отчего-то меня недолюбливает. Может я его успела обидеть?

«Я собираюсь продержаться так всю жизнь! Ээ… глупая вы… тварь! Вот как-то так».

Попытавшись припомнить обстоятельства, которые могли привести меня в подобное положение, я заработала головную боль. Ничего конкретного с того последнего вечера, когда леди Кэтрин на меня разозлилась, я не помнила. Только какое-то странное место, где я не могла ни говорить, ни шевелиться, ни реветь. Почувствовав, что взгляд присутствующих стал меня напрягать, я резко открыла глаза. Трое глазевших на меня подскочили от неожиданности и отпрянули. Девушка, восточной внешности с красивыми карими глазами и шикарными длинными черными волосами, даже схватилась за сердце. А черноволосый мужчина и афроамериканец, который, кстати, возможно и назвал меня сучкой, подскочили и замерли, глядя на меня.

— Что уставились, призрака увидели?

— Катилина, ты в порядке? — как-то неуверенно и озадаченно протянула девушка, не переставая пялиться.

Оглянувшись, в поисках кого-либо еще, я никого не заметила.

— В полном, — я раскрыла одеяло и резко встала, чтобы пройти в уборную. Послышались тактичные покашливания и одно замечание:

— Женщина, да ради такой задницы, я готов снова сменить ориентацию!

Просверлив гневным взглядом афроамериканца, я заметила краем глаза зеркало и увидела, что стою совершенно обнаженная. Стоп! Кто это смотрит на меня из зеркала???

Не обращая внимания на замечания и покашливания присутствующих, я как завороженная шла к зеркалу, не в силах оторвать взгляд от больших медово-карих глаз. Я гладила свои розовые щеки и рыжие кудри, не в силах поверить, что все это настоящее и живое, что все это принадлежит мне. Наконец, все встало на свои места, и я поняла, что это за голос сидел внутри меня!

— Катилина! — послышался настойчивый зов леди Кэтрин.

— Мама!!! — я, не веря своему счастью, кинулась в объятия женщины, которая, вопреки моим ожиданиям, встретила меня холодом и отстраненностью.

— Немедленно оденься.

Оглядев комнату в поисках одежды, я заметила, что женщина восточной внешности протягивает мне халат. Впрочем, по величине он больше был похож на тяжелые бардовые шторы лохматых веков.

— Теперь обнимемся? — улыбнулась я.

— Теперь немедленно за мной. А вы оставайтесь здесь. У меня к вам будет разговор.

Она отчеканила это таким тоном, будто бы я нашкодившая школьница, а она директриса школы. И те трое, что пялились на меня, как минимум мои подельники в тяжком преступлении. Тем не менее, я поспешно поплелась за моей любимой леди Кэтрин чуть ли не вприпрыжку, норовя в каждый удобный момент повиснуть на ее шее, отчего она лишь больше замыкалась и нервничала.

Проходя мимо статуи в холле, я будто бы была уколота иглой в низ живота. Я резко остановилась и повернула голову влево. Передо мной стояло мраморное изваяние прекрасной работы. Безумно красивая девушка, с выражением ужаса и отчаяния на лице, выкинувшая вперед руки, словно отчего-то закрывающаяся, но этот жест, видимо, ей не помог. Меня не покидало ощущение, что эта статуя не просто бездушный камень, что там, внутри, когда-то билось чье-то сердце. Словно эта статуя живой человек.

— Что, узнаешь? — спросила леди Кэтрин со смешанными чувствами. В ее голосе сквозило раскаяние вместе с нравоучительными нотами. Теплота с холодной надменностью.

Мои глаза расширились, а рот непроизвольно раскрылся, чтобы глотнуть воздуха. Ужас словно разорвал меня изнутри, и я вспомнила окончательно все.