Юлия Цыпленкова - Тонкий лёд (СИ)

— Нет, Арис, я даже вас не порицаю, — ответила я. — Я ведь слышала ваш рассказ и поняла, что отчаяние подтолкнуло вас к этому решению. К тому же у вас оставался долг перед родом. И всё же главным стало то, что вы не сумели привести свои намерения к исполнению. Не подпустили ко мне племянника и защищали от его ухаживаний. Нет, Арис, я вас не презираю. Я люблю вас, и это единственное чувство, которое имеет для меня значение.

Диар тяжело сглотнул и рывком прижал меня к себе, вновь потревожив ногу, но, кажется, даже не заметив этого.

— Спасибо, — прошептал он, утыкаясь мне в макушку. — От всей души, любовь моя. Меня пугало, что вы станете ненавидеть меня, когда обо всем узнаете.

Я прижалась к мужу и затихла на некоторое время. Впрочем, мои вопросы еще не закончились. Оставался последний, самый главный, на который я желала получить искренний ответ. Немного отодвинувшись, я заглянула в глаза супруга.

— Арис, ребенок… Вы всё еще считаете…

Диар взял меня за руки, несильно пожал их и ответил, поняв мой недосказанный вопрос:

— Это наш ребенок, Фло. Мой ребенок. Так или иначе, моя мечта осуществилась, и я не собираюсь отказываться от благодеяния Богини. Я с благодарностью принимаю этот дар.

Я почувствовала, как кровь отхлынула от моих щек. Принимает дар… Так или иначе… Не став больше спорить и что-то доказывать, я растянула губы в улыбке и кивнула. Супруг снова притянул меня к себе, и я порадовалась, что смогу спрятаться на его груди, чтобы диар не увидел, как исказилось мое лицо, как я борюсь со слезами разочарования и боли от его слов. Наверное, измени я своему мужу, я сейчас могла бы чувствовать себя счастливой. Ведь меня прощали и принимали мое дитя, как свое родное. Однако я не изменяла его сиятельству и от его слов ощутила себя так, словно меня вывалили в грязи.

На поцелуй Аристана я ответила вяло и быстро отстранилась, сославшись на несуществующую тошноту. Он понятливо кивнул, но, кажется, все-таки что-то почувствовал, потому что взгляд диара стал испытующим. Я ответила улыбкой. Хвала Богине, он сам научил меня прятать свои истинные чувства. Ни выяснять отношений, ни говорить о своих намерениях я не хотела.

Потому, когда мы приехали, я сослалась на желание скорей привести себя в порядок и ушла к себе. Там взяла бумагу и чернила и застыла, не в силах начать излагать свои чувства на бумагу. Пока я так сидела, горничные, взволнованные и обрадованные моим возвращением, подготавливали мне ванну и свежую одежду. Вскоре появились лакеи, сообщившие, что его сиятельство приказал перенести мои вещи в наши с ним покои. Я кивнула, не мешая им.

Наконец, решительно поджав губы, я начала писать, не замечая, что время от времени из глаз моих капают слезы, местами размывая свежие чернила. Я еще писала, когда мне сообщили, что ванна готова.

— Позже, — машинально ответила я и вернулась к своему занятию.

Закончив, я нашла взглядом самую молодую из моих женщин.

— Узнайте, что делает его сиятельство, — попросила я.

Она поклонилась и ушла исполнять поручение. Вернулась горничная достаточно быстро.

— Его сиятельство вернулся в свои комнаты, — доложила она. — Камердинер ему помогает обработать раны.

Я запечатала письмо и передала горничной.

— Отдадите его сиятельству, когда я уеду, — хрипло произнесла я, и вряд ли кто-то догадался, что этот хрип вызван вовсе не саднящим горлом.

— Куда? — изумились мои женщины.

— К папеньке в поместье, — врать не имело смысла. То же самое я написала и мужу.

Более не слушая горничных, я покинула покои, дошла до комнат диара и остановилась под дверями, прислушиваясь, но никаких отголосков до меня не донеслось. Судорожно вздохнув, я погладила ручку двери и стремительно отправилась прочь. За жизнь и здоровье мужа переживать не приходилось. Самым серьезным был вывих, и я могла позволить себе покинуть поместье Альдис, не дожидаясь выздоровления супруга.

По моему приказанию запрягли карету, двое мужчин из числа прислуги заняли место на запятках, как мое сопровождение, и кучер пустил лошадей шагом. Привратник низко склонился, пропуская экипаж. Я откинулась на спинку сиденья, отчаянно зажмурилась, стараясь держаться, но всё же разрыдалась. Возможно, я покидала поместье навсегда. Если Аристан не поверит мне до рождения нашего ребенка, после рождения, когда он сможет увидеть в младенце свои черты, я вряд ли смогу принять его раскаяние.

Родное поместье встретило меня папенькиным удивлением и радостным визгом близнецов. Агнар Берлуэн догнал меня на пороге моей прежней комнаты.

— Что это значит, Фло? — спросил меня родитель.

— Я вернулась домой, папенька, — невесело улыбнулась я.

— Но… как? — ошеломленный моими словами, вопросил отец.

— Насовсем? — деловито уточнила Мели.

— Тебя обидел муж, сестрица? — расстроилась Тирли.

— Дочь, что произошло? — в голосе агнара Берлуэна послышалось неподдельное беспокойство.

— Всё потом, папенька, — ответила я и вошла в комнату. — Как Богиня решит, так и будет.

Я закрыла дверь перед своими родными.

— Идемте, девочки, — донесся до меня голос родителя. — Если ваша сестра желает побыть одна, мы не будем ее трогать. Мужья и жены иногда ссорятся, и не дело влезать промеж них. Идемте, Фло с нами поговорит, когда будет готова.

— Спасибо, папенька, — прошептала я, тяжело опускаясь на свою кровать.

Для меня начиналась новая жизнь, в которой не было места излишне благородному и недоверчивому Аристану Альдису.

Карета диара, запряженная белоснежной двойкой лошадей, катила по улицам Кольберна. Люди, завидев ее, спешили поклониться властителю Данбьерга. Впрочем, сам диар не видел этих приветствий. Он сидел, откинувшись на спинку сиденья, в руке его было зажато письмо от супруги, д'агнары Флоретты Альдис, покинувшей мужа пять дней назад. Диар пробегал глазами строчки послания, кое-где размытые каплями слез, после устремлял слепой взгляд в пространство, и лицо его становилось мрачновато-задумчивым.

Протяжно вздохнув, его сиятельство снова посмотрел на письмо диары, наполненное горечью и обидой, приправленное иронией и даже сарказмом. Он бережно свернул бумажный лист и убрал его во внутренний карман своего элегантного пальто, взялся за перчатки, лежавшие рядом на сиденье, и вдруг произнес вслух, повторяя строки из письма:

— Если же вам так хочется украсить себя рогами, то я забираю свои слова обратно. Вы не осел, вы упрямый баран и можете не прощать мне моей грубости… Баран, — повторил мужчина и невесело усмехнулся. Само письмо он перечитывал столько раз, что уже успел выучить его наизусть.

Диар перевел взгляд в окно и некоторое время смотрел на тоскливые серые улицы Кольберна. Снег, казалось, уже закрепившийся в своих правах, все-таки сошел, и теперь пейзаж стал вновь уныл, отражая душевное состояние Аристана Альдиса. С той минуты, когда горничная диары принесла ему послание, сообщив, запинаясь, что ее сиятельство отбыла в родовое поместье, в душе непробиваемого д'агнара сменилось множество чувств. От первой вспышки непонимания и даже гнева он перешел к раздражению, а после и вовсе впал в уныние. Пока камердинер умело обрабатывал легкие ранения, полученные в поединке, диар был уверен, что все разногласии с супругой остались в прошлом, и теперь остается только вернуть ускользнувшую легкость недавнего бытия, и письмо ее сиятельства стало настоящим ударом, в первое мгновение показавшимся вероломным. Взбешенный д'агнар Альдис, гонимый первым порывом вернуть беглянку, кое-как доковылял до двери на опухшей ноге, но, уже взявшись за ручку двери, остановился, задумался и вернулся назад. Для начала стоило остудить голову, чтобы не дойти до еще больших неприятностей, и хорошенько подумать. Поспешных решений его сиятельство не любил и осуждал.