Мэгги Стивотер - Грешник (ЛП)

— Я знаю. Догадался.

— Это моя вина. Целиком. Я втянул его в это.

— Виктор сам втянул себя в это, — сказал Джереми. — Мы все были парнишками из Нью-Йорка. Я не последовал за тобой ни в какую кроличью нору. Виктор бы пошел и без тебя.

Я не верил этому. Я умел убеждать.

— Как ты это делаешь? — спросил я.

— Я просто живу, Коул. Я не отключаю свои мысли. Я справляюсь с херней, когда она случается, и это проходит. Если ты не будешь думать об этом, оно останется навсегда.

Я закрыл глаза. Я все еще слышал, как маленький мальчик катается на своем велосипеде вниз по улице. Это заставило меня подумать о парне на крыше, который разбил свой самолет, потому что суть была не в посадке, а в самом полете.

— Я всегда думал, что ты будешь тем, кто умрет, — сказал Джереми. — Я продолжал думать, что однажды мне позвонят, когда я буду спать. Или я зайду к тебе в комнату перед концертом и будет уже слишком поздно. Или же…

Он остановился, а когда я повернулся к нему, все еще сидящему по-турецки на капоте Мустанга, его глаза блестели. Он моргнул и две слезы скатились по его лицу — быстрые и блестящие как ртуть.

Возможно, это одновременно было лучшим и худшим, что я чувствовал в своей жизни. Я не знал, что сказать. Прости? Я не хотел ранить кого-либо еще?

— Никто не говорил мне, что это будет так тяжело, — сказал я.

— Почему для тебя все сложнее?

Я покачал головой. Я даже не знал, действительно ли все было сложнее для меня, или же я просто был бракованным. Я вытер нос рукой и указал на Мустанг под Джереми.

— Вот это вещь, — сказал я.

— Ага, — сказал Джереми совершенно другим голосом. — Он шел вместе с домом. Был еще компактор для мусора, но Стар сломала его.

Мы оба вздохнули.

— А вот и она, — сказал Джереми, когда его пикап появился на вершине холма. Он затормозил возле маленького мальчика, и паренек подошел, чтобы поговорить со Стар через окно со стороны водителя. Я увидел ее длинную загорелую руку, свисающую на дверь пикапа, на ее запястье болтались браслеты, по обе стороны от ее лица спадали пряди волос, и я увидел. как парнишка на своем выцветшем велосипеде наклонился, чтобы поговорить с ней, его волосы были взлохмачены. И неожиданно меня охватила ностальгия по прошлому, которое не было моим.

Я просто хотел быть счастливым. Я просто хотел что-то создать .

— Ты должен избавиться от этого, — наконец сказал Джереми. — Иначе это всегда будет одним из вариантов. Ты действительно собираешься с этим завязать, или же это всегда будет выходом, когда дела идут плохо.

Пикап затормозил возле нас. Стар припарковала его и и наклонилась, чтобы посмотреть на меня через открытое окно со стороны пассажира. Она слабо мне улыбнулась.

— Ты выбрал жизнь, пока меня не было?

Я сказал:

— Конечно.

Джереми спросил:

— Так ли это?

Смотреть ему в лицо было по-хорошему больно.

— Да.

Глава 42

ИЗАБЕЛ •

В ту ночь я прибыла в дом Сьерры вместе со своим леденящим взглядом и убийственными губами.

Время развлечений.

На мне было белое плате из винила или кожи — не могу сказать, в чем разница; кто вообще может? В любом случае, если кто-то удосужится задуматься об этом — значит, я надела его неправильно. Я всегда обувала белые босоножки на огромном белом каблуке. Единственный цвет в моем наряде был на моих устрашающих губах. Никто не скажет, что я не предупреждала.

Я когда-то задумывалась, на что действительно похожи тусовки. Когда мне было одиннадцать или двенадцать. В фильмах все так жаждали пойти на вечеринку. Все телешоу были о девочках, которые думали, пригласят ли их на ту или иную тусовку, как будто существовали разные уровни и квалификации вечеринок. Я не представляла, что их туда так манило, но отчаянное желание попасть туда сулило что-то хорошее.

На сегодняшний день я посетила больше вечеринок, чем мне положено. И оказалось, что телевиденье не врало. Они восхваляли большинство характерных признаков реальных вечеринок: бухло, обжимания, музыка, которая звучала бы лучше в наушниках. Может, немного наркотиков, игры с выпивкой, бассейн и остроумные подколы. Вероятно, остроумные подколы прилагались к играм с выпивкой или обжиманиям.

Может, я просто всегда была слишком трезвой для всего этого.

Дом был расположен высоко на Голливудских Холмах, в причудливом районе, ослепляющем своим светом остальные чуть менее причудливые районы. Это был невероятно белый огражденный участок — смесь отшлифованного бетона и окон. Со вкусом расположенные огни привели меня из такси во двор. Это был дом Сьерры и ее вечеринка, так что играл мечтательный шугэйз [41]. Звук был похож на смесь падения стакана с водой и медленной пытки на электрическом стуле. Людей уже было полно.

Боже, я их ненавидела.

Я зашла внутрь. Из-за сбивчивого бита и толпы людей казалось, будто пол движется. Головы, должно быть, повернулись. Не могу точно сказать. Быть мной значило, что я не могла позволить себе больше, чем пренебрежительный взгляд своих широких глаз на любого человека.

Одна из проблем вечеринок заключалась в том, что я не была уверена, в чем их смысл, так что никогда не понимала, что с меня хватит. Я поискала Сьерру. В конце концов, если она увидит меня, я получу очко за то, что пришла.

Я прошла мимо большого бассейна. Он был полон плескающихся нимф и светился разноцветными огнями. Розовый, фиолетовый, зеленый. Парень, наполовину находившийся в бассейне, схватил меня за лодыжку своей мокрой рукой.

— Залезай, — сказал он.

Я посмотрела на него сверху вниз. На нем была блестящая подводка для глаз. Я задумалась, что это был за бренд, раз подводка не смылась в воде. Его мокрая рука на моей лодыжке напомнила мне о Коуле, совершающим что-то подобное много месяцев назад.

Предельно холодно я ответила:

— Мне не нравится быть мокрой.

Я ожидала, что парень запротестует, но он просто выглядел сконфуженно и затем нырнул под воду без всякого уважения, которое я бы к нему проявила.

Посреди бассейна девушка медленными ленивыми кругами плавала на спине, а парень лениво подплыл к ней и поцеловал ее руку. Я задумалась, существовал ли вообще мир, в котором я бы стала похожей на них. Я подумала, таким бы человеком я стала, если бы мы никогда не уезжали из Калифорнии; если бы мой брат никогда не умирал; если бы мы не уехал от Коула; если бы мои родители никогда не разлучались.

Когда я отошла от бассейна к окружающей дом плиточной террасе, кто-то со светящейся палочкой вокруг шеи предложил мне напиток. Он переливался двумя разными цветами, напоминавшими одновременно что-то, что я хотела бы взять в рот, и что-то, что природой глотать не предполагалось.

Я покачала головой. Однажды мой брат сказал мне, что алкоголь делает тебя кем-то другим, чего я уж точно не хотела. Что, если кто-то другой был еще хуже, чем я сама и так была? А мой друг Маккензи когда-то сказал, что алкоголь просто преумножает то, кем ты и так являешься.