Лика Маррн - Ряска Правды

— Ногти у них длинные и тоже черные, волочатся по земле, когда эти чудовища танцуют. А срамные места скрыты чешуей — и коли придёт кто, то они манят его своими ногтищами и уводят под воду, и мужчин делают своими водными духами, а девушкам юным выцарапывают глаза и пожирают, чтобы сохранить свою молодость…

Из моего горла вырвался сдавленный звук, который трактирщик, к счастью, принял за испуганный всхлип. Я прикусила губу так сильно, что на глаза навернулись слезы.

— Вы испугали мою невесту своими рассказами, — вздохнул Реджинальд, беря меня под локоть. — Думаю, нам лучше подняться наверх, дорогая.

Изо всех сил сдерживаясь, я покорно позволила себя увести. Около лестницы я обернулась — трактирщик рисовал мелком на столе символ против кикимор. От этого меня прям согнуло пополам, и я зажала рот руками, уже на грани. Из глаз потекли слезы… И тут на руку сыграла моя история с беременностью. Люди было шарахнулись по сторонам — но тут трактирщик крикнул, почти на всё заведение:

— Подайте почтенным господам воды в номер, леди в положении, ей плохо!

Реджинальд сдержанно отмахнулся от набежавшей прислуги, горевшей желанием помочь, практически доволок меня до комнаты, учитывая, что идти я была не в состоянии. Когда наконец дверь за ретивым трактирщиком захлопнулась, я перестала изображать из себя северную немочь, схватила подушку с кровати и громко в неё расхохоталась, чтобы не услышали снаружи.

К чести Реджа стоит признать — он терпеливо дождался, пока моя истерика закончится, и, только когда мои всхлипы прекратились, безжалостно отобрал у меня подушку.

— Ты хоть понимаешь, что это опасно?

В отличие от остальных разов, его высочество не шутил. Если бы я не была уже обессилена приступами смеха, то непременно бы испугалась. А так — просто честно покачала головой.

— Учитывая, сколько местные знают о нас — я не думаю, что во мне кто-то может опознать кикимору. Ты же слышал, что этот смертный рассказывал. Черные рога, зеленые волосы, белые глаза… Ой, не могу! — я вновь расхохоталась, схватившись за живот, который невыносимо болел от такого количества смеха.

— Вот именно об этом я и говорю, — жестко бросил Реджинальд, вставая и отходя к окну. — Ты засмеешься тогда, когда представительница нашей расы должна начинать испуганно молиться. И тогда тебя либо посчитают сумасшедшей, либо как раз заподозрят в общении с нечистыми, а тут с этим строго.

— Бред какой-то… — пробормотала я, присаживаясь. Мужчина стоял ко мне спиной и глядел на улицу, приоткрыв ставню. Из щели ощутимо пахнуло вечерней прохладой, а на пол упала тонкая полоска закатного оранжевого света.

— Для этих людей — не бред, — резко возразил принц. — Они живут в непосредственной близости от весьма жестокого народа. Ты прекрасно знаешь, что если ты придерживаешься миролюбивой политики по отношению к людям, то большинство этого не делает.

— Никто не заманивает мужчин под воду! И не выцарапывает девушкам глаза, — попыталась я оправдать родное болото.

— Только не говори мне, что то существо, что вы называете «бабушка Лихо» — миролюбивая старая женщина, которая встретила нас, чтобы передать пирожков в дорогу.

Все слова, которые готовы были слететь у меня с языка, сжались в комок и откатились обратно к горлу.

— Там, откуда я родом, таких существ называют «одноглазый демон». С ними жестоко расправляются. Двадцать лет назад болота вырезали десятками. Теперь их осталось не очень много. По большей части, на границе, как ваше. Среди лесов. Куда труднее всего добраться. Или водяные в сговоре с лешим.

Я раскрыв рот слушала. Реджинальд бросал короткие, рубленые фразы, которые будто бы задерживались в воздухе, прежде чем осесть мне на плечи пеплом, который весил непомерно много.

— Наше болото… — прошептала я пересохшими губами.

— Да.

Я хотела спросить, почему. Я хотела задать вопрос, который не требовал ответа, но мне всё же нужно было его услышать. Только вот… Спросила я совсем другое.

— Почему именно двадцать лет назад? Нет тридцать, не десять, не сейчас. Почему внезапно тогда?

— Двадцать лет назад герцогская чета отправилась в поездку на север, из которой они не вернулись. Отец считал, что они сгинули на болотах…

— И на наш народ обрушилась ярость смертных… — завершила вместо него я.

Реджинальд казался хорошим человеком, хоть и не в меру суровым временами. В нем был кусочек сухого льда, который под силу растопить только очень упорной весне. Остальные смертные, которых я пока встретила, тоже казались не особо плохими. Взять того же трактирщика — он, может, и не блистал внешними данными, но был в меру добрым и работящим человеком.

Но вот к отцу Реджинальда, к королю Ристанскому, у в сердце меня начала расползаться ненависть. Она запустила свои черные, липкие щупальца в грудь, стала обвивать его душащими объятьями, не позволяя дышать.

Я даже не стала делать вид, что не расстроена — Редж всё равно бы понял. У мужчины была какая-то способность будто читать мысли. Или он просто умел наблюдать за людьми и за… Ну, за любым другим существом, что выглядит так же, как человек, но не является им.

— Уже поздно, — выдавила я. — Спать?

Реджинальд не ответил, продолжив гипнотизировать взглядом что-то за окном. Я пожала плечами и переползла на кровать. Не раздеваясь, свернулась на краешке в клубочек, обхватила себя руками. Сон не шёл.

Комната всё больше погружалась в темноту. Я перекатилась на спину и уставилась наверх, по привычке ожидая увидеть там звезды. Только звезд не было, вместо этого надо мной чернело крашеное дерево потолка. Я на секунду попыталась представить, что это небо.

И без того черное ночное небо заволокло тучами, и звезды скрылись, как и луна. Подо мной — не мягкая материя людской кровати, а рыхлая, прогревшееся за день земля на пригорке. Небо манит своей бездонной чернотой, и я будто бы падаю в него, забывая обо всем, о всех разногласиях… Только вот забыть не получалось.

Останься я на болоте — была бы обречена ещё долгое время чураться берега. Теперь же я оказалась во власти чужих иллюзий. У каждого правда, она ведь своя, и каждая сторона приводит такие аргументы, с которыми не поспоришь. Кроме кривых черных рогов, разумеется.

Абсолютной свободы не существует — что-нибудь всегда будет нас сдерживать. Непогода, стены, предубеждения. Потолок издевательски нахмурился, будто бы осуждая мою опрометчивость. Я ведь не только поставила под угрозу себя — Реджинальда теперь тоже ждала бы неминуемая кара болотных жителей, попадись он им живым. А ежели и мертвым — все равно бы что-нибудь, да измыслили бы.

Кровать рядом со мной прогнулась, когда Реджинальд лег с другого краю. Тоже не раздеваясь. Да уж, крайне неловкая ситауция, когда ты лежишь в постели с мужчиной, которого ты знаешь от силы неделю, и не знаешь, что сказать.