Ксюша Ангел - Я - хищная. Возвращение к истокам

Моя рука все еще лежала на животе у Гарди, в ушах шумело, перед глазами плыло. Нестерпимо болел живот — жила противилась, отдавая последние крохи ванильного кена. Жила же Гарди все еще была пуста… Изувечена. Бездонный колодец, который мне не наполнить. Глупо было надеяться. Возомнила себя всесильной, способной излечить Первого. Он древний, а я — всего лишь я. Полина. Пророчица. Сольвейг.

И вот жила Гарди пытается меня поглотить. Она тянула кен, требовала еще, кололась осколками страшных видений.

Вода. Грязь. Раскинувшие руки, замершие в неестественных позах тела в этой грязи.

Пожалуйста, не показывай, я не хочу знать!

— Эрик! — полувскрик-полутребование. Дэн злился, его пальцы стискивали мои плечи, будто стараясь удержать в реальности. И мне подумалось, что только он меня и держит. И если у него не выйдет, если сорвусь, то навеки останусь в мире кошмаров Первого. Единственная хищная, которую свел с ума ясновидец.

— К черту! Сделайте это, — угрюмо согласился Эрик, и голос у него был наполнен темной карамельной патокой. Горечь. Тоска. Злость.

В нем живет тьма.

Так сказал мне Барт однажды. Живет, ну и пусть. Свет не так уж привлекателен. А еще — опасен.

Это я успела подумать на краю сознания. Тьма, шипя, подтянулась к ногам, обняла лодыжки. Не стоит сопротивляться. Просто… отпусти.

А потом меня вяли за руку, и в вены хлынула ваниль. Она текла в меня, сквозь меня, смешиваясь с моим собственным кеном, а потом передавалась в жилу Гарди. Секунда за секундой. И жила Гарди благодарно принимала эту ваниль. Стягивались рубцы, заживали язвы. Билось внутри него горячее, живое.

Я откинула голову назад и расхохоталась.

Сердце стучало, словно стараясь вырваться на волю, взломать ребра, вывернуть грудину. Выпорхнуть птицей — в небо, наливающееся свинцом. Вспороть низкие, вязкие тучи. Наполниться влагой небес, как кровью.

Шум в ушах стал невыносимым, виски стиснуло, по рукам от кистей до плеч пошли судороги. Кости ломало, выкручивало, и я, застонав, опустилась прямо на пол.

Меня тут же подняли, усадили на стул, предварительно сбросив с него тряпье. Укрыли пледом, сунули в руки чашку с карое.

Кто и когда его сварил?

Перед глазами мелькали люди, разговор сливался в неразборчивый фоновый шум, который мешал думать. Я откинулась на спинку стула, прикрыла глаза. Голова кружилась, в горле пересохло, язык распух и мешал дышать. Наверное, именно поэтому выдохи вырывались хрипом.

— Пей, — шепнули мне в ухо, и вдруг стало тепло — плечам, спине. — Нужно выпить, малыш…

От неожиданной ласки брызнули слезы — крупные, горячие. Я глотала обжигающий напиток, давясь, вновь глотая, облизывала соленые губы. Задыхалась. Дрожала, и теплая рука гладила по спине, успокаивая. Хотелось уткнуться носом в ключицу, туда, где бьется жилка — отголосок сердечного ритма. Ощутить себя в безопасности в кольце крепких рук. Спрятаться от всех и реветь, как ребенок.

Слишком много для меня. Всего так много, и все такое сложное, что не осознать. Не принять. Верить не хочется. Понимать, что идешь к тому, чтобы не быть…

Если только…

— Гарди! — возглас удивленный. В нем недоверие и надежда. — Ты…

Тишина. Молчание, которое льется за шиворот, щиплется страхом.

Что, если у меня не вышло? Что, если не хватило силы, кена?

Что, если…

Ясновидец выглядел… растерянным. Я поняла это, когда, наконец, смогла разлепить веки и сфокусировать взгляд. Гарди смотрел прямо перед собой, на пол, будто гипнотизируя полуистертый ковер.

— Нехорошо, — пробормотал он едва слышно. — Нехорошо все это.

Алекс Край поддержал чашку в моих руках, которую я чуть не выронила. Эрик шумно выдохнул, поднялся с корточек.

— Плохи дела, — подытожил Гарди и поднял на него глаза.

— Надежда есть? — сухо поинтересовался Эрик.

— Он придет за вами, — пафосно изрек Первый. — Он знает о ваших пророках и придет раньше, чем вы его ждете. Защита не выдержит, и когда он ступит внутрь, многие умрут. И тогда ты…

— Мы в курсе, — резко перебил Эрик. — Только в том раскладе не было тебя.

— Тебя сначала тоже не было.

— Ты можешь просить Хаука отступить! — бросил Влад. Он стоял у окна, в пол-оборота. Бледный, плечи опущены, дыхание прерывистое, рваное. Устал. Вымотался тоже, и ему бы кароэ сварить, да никто не озаботился…

— Кто я такой, чтобы просить Хаука? Он — посланник богов!

— Мертвых богов, — лениво уточнил Влад.

— Он не станет меня слушать. Хаук орудие, он пришел убивать, а не вести переговоры. Будущее туманно, но некоторые вещи я вежу четко.

Гарди выступил в центр, будто готовился произносить речь. Наверное, так оно и было, так как сказанное им имело некий сакральный смысл для всех собравшихся.

Наверное, нельзя переиграть судьбу. Видения провидцев почти всегда сбываются, и все, что мы можем — подготовиться. Не отсрочить, не избежать, но лишь быть готовыми. И когда видения пророчат смерть, нужно с ней смириться.

Никто у нас мириться не умел.

— Я видел Херсира на горе молитв. И тебя видел. — Гарди махнул рукой в сторону Лив, однако же взглядом ее не удостоил. — Набегалась. Придешь. И каяться будешь, как грешница. Твои слезы омоют камень, и земля примет твое подношение.

— Ты, — он повернулся к Мирославу, и вождь альва вздрогнул, будто бы не ждал внимания со стороны Первого, — потеряешь людей на этой войне. Многих. Но сам будешь жить. Однако, тебе не привыкать, верно?

Предсказания резали воздух, и напряжение пластами спадало на пол. Казалось, стены дрожат от слов Первого, от их правдивости и неизбежности.

Гарди повернулся к Глебу, и на миг мне показалось, мое сердце замерло, перестало биться. Если он сейчас скажет про смерть, клянусь, я его ударю!

— Стирающий грани за них не выйдет. Я вижу тихую бухту и клетчатые занавески на окнах, белую скатерть, цветы. Детскую колыбель в спальне. Ребенок будет сильным, и он будет видеть, как Гуди.

Сольвейг. А значит, Ника…

Додумать мне не дали. Гарди сыпал пророчествами, как горохом, швыряясь ими во все стороны.

— Ты сделаешь выбор и, наконец, простишь, — сказал он, повернувшись к Робу. — Прощение очистит тебя, но с той, на кого ты обижен, вас разведет время.

— Потерянная девочка станет смелой, — подмигнул Гарди Даше. — Хорошо, что у нее сильная кровь, иначе смелость привела бы ее к смерти. И осторожный мальчик это знает.

Даша побледнела, покосилась на Богдана и отвела взгляд. Впрочем, Гарди она уже не интересовала. Он посмотрел в нашу сторону и четко сказал:

— А ты умрешь.

Фраза — безразличная, сухая — запуталась в молчании. Застыли все, замерли в тех позах, которые приняли за секунду до. И вцепились взглядами в Гарди, будто надеясь, что он рассмеется, передумает, изменит предсказание намеком на надежду.