Ксюша Ангел - Я - хищная. Возвращение к истокам

— Где мы? — спрашиваю скорее у себя, чем у него.

— Если бы я знал, — тихо отвечает Эрик, и некоторое время мы молчим. Тени зловеще ползут по стенам, нависают у нас над головами предвестниками беды. Из провала окна скалится круглый бок почти полной луны. Изредка ее закрывают бегущие на запад тучи.

Дом кажется безопасным пристанищем. Пока. Но мне и этого достаточно. Прозрачная оболочка защиты не пропустит охотника. Сегодня. А завтра мы обновим ее, усилим и будем продолжать привычный ритуал, пока хватит сил, а потом…

— Когда она ушла, я не понимал, почему, — глухо сказал Эрик, утыкаясь подбородком мне в затылок. — Теперь понимаю.

— Твоя… — Горло сжало спазмом, и фраза вышла незавершенной, оборванной. На глазах выступили слезы — от усталости, от напряжения, которое буквально стало моей второй кожей. Можно было расслабиться, но у меня не получилось, будто если отпустить себя, выстроенная стена рухнет, и все, что копилось во мне все эти месяцы, выплеснется обжигающей лавой, разрушительным потоком, уничтожающим все на своем пути. Потому я стояла, задержав дыхание, слушала, как стучит сердце Эрика — размеренно, спокойно. И отголоски собственного — трепещущего в груди органа, который вот-вот даст сбой.

Я так мечтала, что он однажды заговорит, выползет из собственной раковины, плотной, как бетон. Раскроет самые страшные секреты. Поделится со мной. А потом перестала мечтать — с предателями не делятся. И вот мы здесь. Говорим. Вернее, Эрик говорит — о том случае, который сделал его таким, как сейчас. Изменил. Перекроил, будто вышедший из моды плащ, в нечто-то новое, совершенное. Мое.

Он говорит, а я, как идиотка, не могу подобрать ответных слов, чтобы выразить, как я ждала этого момента — важного для нас настолько, что теперь я даже не знаю, кто мы друг другу. Супруги? Друзья? Части одного?

— Я бы хотела… знать ее, — выдохнула я, наконец.

— У меня есть домик в Испании, — прошептал Эрик мне на ухо, и я зажмурилась от приятного ощущения его руки на моей талии, уединения, словно мы спрятались тут от всех, скрывали тайну, известную только нам. — На самом берегу моря, и из окна видно, как плещутся волны, а окрашенная рассветом вода лижет песок.

— Красиво там, наверное, — ответила, уткнувшись лбом ему в грудь, вдыхая сладкий, густой запах его тела.

— Красиво, — согласился он. Большой палец его руки приподнял волосы у основания моей шеи, легко погладил кожу. Будто впервые мы вот так стояли, и Эрик боялся спугнуть меня неосторожным движением. — И все чаще хочется тебя там спрятать.

— От Хаука не спрячешься.

— Не от него.

Я отстранилась. В комнате властвовала тьма, и лицо Эрика почти полностью отдалось во власть теней, но глаза горели, а губы были недовольно поджаты. И на миг — всего на миг, ведь на самом деле это иллюзия — он привиделся мне маленьким обиженным мальчиком, так похожим на Алана, когда тот не получает желаемого десерта или игрушку.

— Эрик…

— Помолчи, — велел он. — Ты всегда много болтаешь.

Ночь заглушила судорожный выдох, и желание оправдаться не казалось больше необходимостью. Да и смысл оправдываться? Вот она я — как на ладони: со своими слабостями, пороками, ошибками прошлого, которые не исправить. И он здесь, а если так, то, наверное, надежда еще есть.

— Я бы спрятал тебя там, — признался Эрик и потерся щекой о мою макушку. Восхитительно! — Если бы ты захотела.

«Я хочу», — ответила я мысленно, впервые желая, чтобы мы забыли о данном когда-то обещании. Ведь если бы Эрик мог знать, о чем я думаю, насколько все было бы проще для нас.

— Впрочем, если бы не хотела, тоже, — добавил он жестче. — Ты — моя жена…

Мир вокруг — меняющаяся картинка. Смазанные образы: кроватки, стоящие почти вплотную друг к другу, матрасы на полу, разложенный диван, груды покрывал. Окно с отдернутой шторой, из которого сквозь стекло в комнату льется весенняя ночь. Тьма крадется по полу — боязливая, осторожная. Лижет щиколотки, стараясь впитаться в кожу. И вот уже нет ни кроваток, ни матрасов на полу. Просторная комната, плотные шторы, сквозь которые не просочится враг, треск поленьев в камине, расстеленная кровать. Свечи…

— Это несправедливо, — жалуется Эрик, не сводя с меня полубезумного взгляда. Его шепот, отчаянный и резкий, щиплет кожу. Руки бесцеремонно расстегивают молнию на моей кофте, скользят по плечам, и вот кофта уже на полу. — Ты — моя! Разве я должен терпеть этот запах?

Горячие губы касаются виска, и с моих губ срывается стон. Я подаюсь вперед, чтобы обнять, прижаться, восхититься его ласками. Поверить, наконец, что он настоящий, а не очередной сон, от которых на утро остается тяжелый осадок в груди. Пустота. Слезы на подушке, которые не сдержать.

Эрик отступает, качает головой.

— Ненавижу этот запах, — говорит он спокойно, и дергает завязку на моих штанах. — Придется его стереть.

Говорят, перед бурей всегда тихо. Мир будто бы замирает, дает отдышаться, набрать в грудь побольше воздуха перед тем, как тебя накроет волной в высоту с пятиэтажный дом.

Я не верила затишьям. Слишком обманчивым выглядели спокойствие застывших в предрассветной дреме деревьев, выпустивших сочные почки, смирение поникшей в утренней росе травы, глубина утреннего апрельского неба.

Воздух пьянил свежестью, ласкал кожу нежными прикосновениями едва ощутимого ветра, расплескивал вокруг меня тонкий карамельный аромат, от которого теперь, казалось, невозможно избавиться.

Я проснулась за несколько минут до восхода. Просто открыла глаза, понимая, что выспалась. Ощущая легкость, невесомость даже, когда кажется, что ты паришь над кроватью, тебя возносит, кружит в воздухе эйфория от минувшей ночи, а улыбку невозможно стереть с лица.

Эрик спал. Эти удивительные мгновения я собирала по крупицам и складывала в копилочку памяти, в отдельный, предназначенный лишь для них уголок.

Я редко заставала его спящим. Даже когда мы были вместе — по-настоящему, без оглядки на прошлое и тот мой поступок — я всегда засыпала раньше, а когда открывала глаза, Эрик уже был занят делами, иногда он уходит ночью, поправляя мне одеяло и оставляя короткие записки или смс. Ему нужно было несколько часов сна в неделю, чтобы восстановить организм, но именно такие моменты, как сегодня, я помнила почему-то отчетливо. Расслабленная поза: руки в стороны, запрокинутая назад голова, волосы шелком по подушке. Я засматривалась, понимая, что любуюсь, когда он открывал глаза и довольно щурился, будто словил меня на чем-то неприличном. Неприличное было потом.

Сегодня он не проснулся, и я смотрела долго: как подрагивают темные ресницы, как морщится лоб, углубляя знакомую поперечную морщинку. И грудь размеренно колышется в такт дыханию…