Джилл Купер - 15 минут

Его душат слезы, но он изо всех сил старается держать себя в руках.

Целую его в щеку.

— Я люблю тебя, папа.

Слова срываются с губ, прежде чем я осознаю, что говорю. Чувствую, как изумленно распахиваются мои глаза, а брови помимо воли ползут вверх. Как я могу считать Джекса отцом? Мой папа в тюрьме. В этом есть хоть какой-то смысл? На ум приходит единственное объяснение: я теряю Лару, которой была, и превращаюсь в совершенно новую.

Джекс ласково похлопывает меня по щеке.

— Я так давно не слышал этих слов. Я очень рад, Лара. Действительно рад.

— Я тоже, — с трудом выдавливаю я, прежде чем скрыться в своей спальне.

Хватаю рюкзак и, набив всем, что, по идее, может мне пригодиться, выбрасываю его из окна. Включаю музыку, чтобы все решили, будто я села за уроки или еще чем-то занята. Надеюсь, пройдет не меньше часа, пока кто-то поймет, что я улизнула из дома. Убедившись, что путь свободен, вылезаю из окна и отправляюсь в долгое путешествие к дому Донована, старательно избегая главных дорог, где меня может обнаружить полиция.

Дверь открывает дворецкий, который проводит меня в величественный холл с мраморными полами и дюжиной изящных окон, обрамленных вычурными занавесками.

— Я дам знать Доновану, что вы здесь, мисс. — Поклонившись, он уходит.

Заглядываю в семейную гостиную. Она столь же изумительна и элегантна. Фамильные портреты таращатся на меня со стены над кирпичным камином. Захожу внутрь и провожу рукой по кожаному дивану — мягкому, как попка младенца. На стеклянной крышке столика за диваном стоят лампа и памятная наградная табличка. « Самый ценный специалист «Перемотки» два года подряд ».

Вот почему я здесь. Мне нужны ответы, которые есть только у сенатора Патрисии Джеймс, но если Донован заботится о родителях так же, как я — о своих, мне нужно быть предельно осторожной.

Обдумываю план наступления, а где-то на грани сознания кружится неудержимое воспоминание.

***

Я еще малышка, мне не больше пяти. Сижу в квартире, где мы жили с родителями, до того как умерла мама. Наш дом большой, в нем много подъездов. Он не то чтобы отличный, но лучше того, где я росла после ее смерти. Я играю с кубиками, когда мое внимание привлекает спор на кухне.

— Это всего лишь ужин, Джон. Деловой ужин. Ты знаешь, как важны мои исследования…

— Еще один? Каждую неделю ты находишь новое оправдание для задержек допоздна, Миранда. Я не могу и дальше продолжать уходить с работы раньше, чтобы забирать Лару с детского сада. Меня уволят.

Разговор на минуту прерывается, и я подкрадываюсь к кухне поближе. Слышу, как мама что-то бормочет, но не могу разобрать слов.

— Ох, не начинай! — злится папа, раздраженно взмахнув руками.

— Моя работа очень важна. Я на пороге кое-чего крупного, Джон, крупного. Если мне все удастся, я получу повышение, возможно, однажды даже возглавлю целый департамент. Ты понимаешь, что это значит для тебя? Для Лары?

Мама высыпает из кастрюли в дуршлаг макароны для пасты с сыром мне на ужин.

— Не притворяйся, что все это ради нас. К нам это уже довольно давно не имеет никакого отношения. Ты становишься чересчур амбициозной. А как же наши мысли о втором ребенке?

— Я хочу этого. Конечно, хочу. Я люблю тебя, Джон. Больше всего на свете. Пожалуйста, не раздувай из мухи слона. Один ужин на этой неделе. Один. Это все, о чем я прошу. Пожалуйста.

В конце концов, папа согласно кивает. Они долго и тепло обнимаются, заставляя меня улыбнуться.

— И этот мистер Монтгомери не такой уж и красавчик, правда? — шутит папа.

Мама смеется.

— Не такой красивый, как ты. Никто не может вынудить меня захотеть тебя бросить, неужели ты не знаешь?

— Когда ты вот так смотришь на меня, знаю.

***

Мама ходила на ужин с Джексом.

Эта новость обрушивается на меня, как тонна кирпичей. Возможно, они были всего лишь коллегами, которые сблизились во время судебного разбирательства. А может, я просто не хочу смотреть правде в лицо. Мама завела интрижку, и папа что-то подозревал, но она была готова покончить со всем, судя по ее заявлению об увольнении. Она любила папу и не хотела его бросать. Очевидно, она изменила свое мнение, когда кто-то попытался ее убить, по крайней мере, когда папа стал главным подозреваемым.

— Привет.

Голос Донована вырывает меня из задумчивости, и я подскакиваю на месте.

— Привет. Мы можем поговорить?

Он кивает и ведет меня вверх по лестнице. Его большая комната оформлена в простой коричнево-бежевой гамме. Я сажусь на краешек гигантской кровати, и Донован присаживается рядом, но несколько секунд мне кажется, будто нас разделяет океан, пока его рука медленно не придвигается к моей. Когда его пальцы сжимают мои, я отвечаю тем же. Смотрю в его глаза и вижу в них печаль и раскаяние. То же, что чувствую я.

— Я не должна была целоваться с Риком, — говорю я, и от правды, заключающейся в этих словах, у меня словно камень ложится на сердце. — Прости.

— Почему ты это сделала? — Его слова эхом отражаются от стен, будто мы в огромном зале.

— Это была мечта, детская мечта девочки, которая переехала, когда ей было восемь. — Я прикусываю губу. — А потом та мечта оказалась передо мной, и это просто случилось.

Донован смотрит на меня, не моргая.

— Просто случилось. — Его голос лишен каких-либо эмоций.

— Знаю, от этого не легче.

— Только хуже. — Его слова причиняют мне боль.

— С нами ведь все будет в порядке? — спрашиваю я.

— Я не знаю, — отвечает он.

Молчу, жалея, что нельзя все исправить. Если бы только Донован не видел того поцелуя.

— Ничего пока не слышно? — интересуется он.

Качаю головой, благодарная за смену темы.

— Пока нет. Они полагают, что звонок поступит до конца сегодняшнего дня.

Глаза Донована расширяются.

— Черт. Она же такая… маленькая.

— Ты помнишь, как твоя мама работала в «Перемотке»?

Он подозрительно на меня смотрит.

— Странный вопрос.

— Ну а все-таки?

Брови Дона удивленно приподнимаются.

— Ну, не очень. Я был совсем маленький. Помню, что видел там тебя.

Он толкает мое колено своим.

Я нервно смеюсь. От соприкосновения наших тел меня бросает в дрожь. Сердце колотится, хотя я этого не хочу. Не знаю, что происходит, но я начинаю чувствовать себя уютнее рядом с Донованом, чем с Риком. Улыбаюсь и потихоньку скольжу пальцами выше по его руке. Он крепко обхватывает мою ладонь второй рукой. Я помню, как любила Рика, как целовала его, но не могу вспомнить, что при этом ощущала.

Донован наклоняется, чтобы поцеловать меня, но я колеблюсь. Думаю о Рике, о нашем с ним общем прошлом, которого уже нет, потому что я променяла его на этот безумный мир. Могу ли я все вернуть? Мои чувства к Доновану усилились. Могу ли я рискнуть тем, что чувствую к Доновану, всем, что мы с ним построили, ради надежды на то, что однажды Рик действительно сможет меня полюбить?