Сумеречный Эльф - Я твой ужас и страх

— Нет, нет, я не то имел в виду, — вдруг смутился Бугимен, махнув рукой, невесело, но внимательно рассматривая ее, отчего его глаза ярче замерцали; с вековой усталостью он проговорил почти нараспев: — Разве ты сама не видишь, что они творят? — он схватил воздух, точно сжал в пятерне целую планету. — Ими необходимо править, даже если в конце разрушить.

— Ими бы не править. Их бы направлять… А для этого необходимо равновесие, — размеренно отвечала Валерия, вторя его голосу, все же приближаясь.

— Но для достижения равновесия неизбежны жертвы, — сталью прозвенел его резкий ответ.

— Спорный факт, — качнула головой собеседница. — Но если бы достичь равновесия через жертву… что ж. Я готова, — непоколебимо с бесстрашной обреченностью проговорила она, но точно отогнала тень, вставшую за ней, распустившую серые крылья; встрепенулась, одергивая себя. — Только вряд ли мы об одном и том же равновесии. Ты прав в одном: нам не нужен мир счастливых идиотов. На каждого распределено кар и наград по заслугам. Но и король выжженной радиоактивной пустыни вряд ли такой уж король. Твоя победа — твое поражение, замкнутость в безумии и на самом себе.

Он слушал ее, кажется, вновь задумавшись над ее словами. И тогда маскировка спала, или Валерия прозрела: запах крови ей не мерещился. Хоть и черная, но все ж с рубиновым отливом, она покрывала его тело, сочилась из незарубцевавшихся ран вдоль груди, на руках, на лице. Даже волосы спеклись от нее. Девушка ужаснулась, потому что раньше только в кино видела столько крови, но там-то так, бутафорская. Хотелось верить, что Джек Фрост пострадал меньше. В любом случае, ему помогли бы верные друзья.

— Умеешь ты красиво говорить. Впрочем, мы оба останемся при своем, — отвернулся Бугимен, замечая, как пристально его рассматривают и — невозможно! — с состраданием, снова. Милосердие не укладывалось в его строгую концепцию, но Валерия не отходила, поддевая свой черный песок, как тогда, как в прошлый раз. Раз уж ей не довелось вкусить радости золотого, то и в черном обреталась своя странная польза. Она делилась своим горем все это время, но теперь легко и безошибочно принимала чужое. Лишь холод окутывал ее усталостью, точно она отдавала свою жизненную силу. Но лучше так, чем бесконечные часы в неопределенности ожидания, где даже сны — искаженная маска реальности.

Бугимен обернулся, вновь замечая, как заживают его раны. Валерия улыбалась ему; провела, не касаясь, ладонью вдоль распоротой ледяной стрелой щеки. Он поймал ее пальцы, прижимая на миг к своим губам.

Все молча, воцарилась почти первозданная тишина. Если бы не холод ужаса, то кровь от сердца разгоняла бы тепло, но, видимо, не для них. Король Кошмаров глянул почти с испугом, точно снова нарушил какой-то неписаный закон, точно кто-то наблюдал за его действиями, оценивал, его внутренний монстр гордыни.

Он отстранился, лишь потирая образовавшиеся корки ран, сутулясь и попеременно скалясь, будто злился на себя, а на нее глядел неоднозначно, будто сам терялся в домыслах и планах. Валерия бы приняла любой, она ждала его, но никогда бы не оправдала зло. Она лишь не судила.

— Так всегда и бывает, — будто ответила после значительной паузы Валерия. — Значит, с моей помощью? А есть вариант, что я тоже кое-что попрошу у тебя?

Бугимен оживился, как всякое зло, которое по природе своей любит сделки, обычно нечестные. Он усмехнулся:

— Исчезнуть? Нет, так не годится. Я не исчезну.

— Нет, не исчезай, — то ли констатировала факт, то ли просила Валерия, но сделалась вновь спокойной и внешне равнодушной: — Ты можешь наслать кошмары одному человеку? И насылать их, пока он не взвоет.

Ее тонкие темные брови решительно сдвинулись к переносице, почти мстительно, хотя черный песок практически иссяк. Да черный ли? Какой-то иной ее цвет окутывал, будто сотканный из лунного света и потемок бездны — серый сумрак.

— О! С большой охотой! — воодушевился Король Кошмаров. — Кому? Уж не тому ли хмырю?

— Учитель географии нормальный малый, оставим его в покое, оба, — мягко прекратила нападки Валерия. — Другому хмырю, вот он действительно хмырь, хотя на вид красавчик. Но внутри — гнилушка. Жаль, что у тебя так же…

Король Кошмаров неожиданно словно виновато отвел взгляд, задумчиво протягивая руку, едва заметно перебирая непослушный встрепанный локон Валерии, отзываясь:

— Может, и не так.

— Может… — ответила она, проводя по его руке, но на этот раз призывая отпустить.

Колтуны мыслей их обоих почти осязаемо взмахивали крыльями, но музыка вернулась в их края вечной зимы. Лишь нельзя глядеть внутрь рояля, иначе иссякнут струнные виденья, нельзя слишком скоро вскрывать громкостью звук, нельзя говорить не в свое время верных слов, иначе сделаются неверными.

— Так что там за тип? — буднично с деловой жилкой азарта поинтересовался Бугимен, стряхивая тягучую неловкость.

Валерия довольно кивнула, а ведь Король Кошмаров и не догадывался, что у нее существовал свой план, свое видение равновесия. Однако небольшую и приятную для него просьбу выполнил с огромной охотой.

***

Вскоре он догадался, что его цель — это тот самый подлец из школы, который прилюдно зачитал любовное письмо глупой девочки. Вряд ли Король Кошмаров испытывал хоть каплю сочувствия, однако Валерия добилась своего: незримое наказание обрушилось на «красавчика класса» ордами бесконечных кошмаров. И девушка надеялась, что Джек Фрост или другие Хранители не заметят. Порой и дети заслуживают того, чтобы видеть кошмары, в чем-то они не менее жестоки, чем взрослые, а подростки иногда так и более беспощадны.

«Да, вы храните сон детей. Но разные есть дети. Есть, которые лет в семь-десять травят животных. Бросают с мостов котят, чтобы просто так посмотреть, выплывет или нет. Есть, которые мучают младших сверстников. Они тоже все заслужили добрые сны? Ответишь, Оле Лукойе?» — мысленно обращалась она к Песочнику. Она хранила множество историй, порой и веселых, пустяшных, но в память ей врезались все больше ужасающие.

Еще в первый год работы к ней приходил заплаканный мальчик из младших классов, который рассказывал, как летом на даче местные хулиганы утопили его щенка, бросили в бурную реку и призывали его прыгнуть следом, то ли хотели так испытать, то ли намеревались тоже утопить. А он струсил, испугался нырять в омут, где в водовороте уходил под воду беспомощно скулящий самый верный друг.

Валерию еще долго трясло от того рассказа, она просила самых жестоких наказаний тем, кто посмел такое совершить. Тогда ей плохо удалось успокоить парнишку. Теперь же заплаканная девочка с разбитым сердцем чудилась ей тем самым тонущим щенком, беспомощным безвинно осужденным созданием. Может, она поступила глупо, но, судя по всему, ей не удалось обратить происшествие в шутку. Да и легко ли любовь превратить в розыгрыш?