Мария Заболотская - Рыжая племянница лекаря. Книга вторая

— И безумие, и разум подсказывают мне одно и то же: свернуть тебе шею. Не приближайся ко мне.

— Грозишься — значит, не убьешь, — нахально ответила я. — Выбирайся оттуда, я не желаю спать на голой земле!

— Не думаю, что этой ночью кому-то здесь удастся поспать, — сказал Хорвек, подвинувшись ближе, и я увидела, что глаза его вновь начали слабо светиться.

— Ты чуешь, что опасность близко? — прошептала я, тоже подавшись вперед, чтобы наш разговор не услышали дозорные или мастер Глаас, который, казалось, и сам обладал неким магическим даром подмечать каждую мелочь. — Ты слышишь оборотней? Или видел их?

— Нет, — ответил бывший демон резко. — Я не вижу и не слышу их, однако знаю, что они рядом. Так быть не должно. Шестое чувство свойственно лишь тем людям, у которых есть магический дар. У меня… нынешнего меня… его нет, я точно видел это. И никогда не бывало такого, чтобы чародейские способности появились из ниоткуда — они достаются человеку лишь при рождении.

— К тебе возвращается бесовская сила? — затаив дыхание, спросила я, не зная — испугаюсь или обрадуюсь утвердительному ответу.

— Я не знаю, что это за сила, — резко произнес Хорвек, и внезапно очутился так близко, что мы едва не стукнулись лбами. — Ее не может быть, но она есть. И она говорит мне, что оборотни хотят отомстить за смерть своего сородича. Они тут, дышат нам в спины, но опасаются нападать, и все это я чувствую так ясно, как будто читаю их мысли.

— Так пусть нюхают пыль, по которой прошли наши ноги, — я сделала рукой презрительный жест, решив, что не стану ломать голову над очередными недомолвками. — Собака за забором может громко лаять на прохожих и следить за ними в щели между досками, да только кто ее боится? Забирайся в повозку, не то Глаас заподозрит неладное и вытащит тебя отсюда за шиворот…

В повозке мы с Хорвеком свернулись тесным клубком, то ли согревая друг друга, то ли пытаясь обрести друг в друге покой, которого нам так недоставало. Хотелось пить, во рту пересохло, но я знала, что к бочонку с водой сегодня так просто не подобраться. Вспыльчивый и ревниво относящийся к своей власти мастер Глаас, узнав, что я не смирилась с сегодняшним наказанием жаждой, мог всерьез рассердиться — а гнев старого разбойника был опасен.

Мрачные пророчества бывшего демона оправдались ближе к полуночи. Оборотни, невидимые в темноте, взвыли так громко, что мне спросонья показалось, будто это я разбудила саму себя криком из-за кошмарного сновидения.

— Они вернулись, — сказал Хорвек со странным удовлетворением. Глаза его полыхали алым пламенем, которое, впрочем, он тут же унял, заслышав неподалеку голос мастера Глааса, поднимавшего своих людей на защиту нашего лагеря.

В вое оборотней, походящем на крик и хохот одновременно, сегодня слышалось что-то иное, нежели в предыдущую ночь. Звуки эти не приближались и не удалялись: стая, окружив нас, замерла и принялась распевать песни на своем песьем наречии. Зловещий хор переполошил всех, как и накануне ночью. Лошади, взбесившись от страха, рвались с привязи, не слушая окриков. Разбойники торопливо хватали оружие, а нас с Хорвеком вновь швырнули поближе к костру, где я, подслеповато щурясь, могла рассмотреть разве что темные фигуры, мечущиеся в дыму. Неподалеку обнаружился Харль, кутавшийся в теплый шерстяной плащ, который он выклянчил у кого-то из разбойников. Несмотря на то, что я подзывала его, он не сдвинулся с места и я увидела в этом дурной знак: мальчишка решил, что нашел новых друзей, от которых можно выгадать пользы куда больше, чем от старых.

— Да где же эти треклятые твари? — гаркнул в сердцах Глаас, вглядываясь в темноту.

Кто-то из разбойников пустил наугад горящую стрелу, и она прочертила огненную полосу над повозками. Оборотни ответили визгливым хохотом, эхом отозвавшимся со всех сторон, а затем взвыли вдвое громче и тоньше, из-за чего сразу несколько разбойников зажали уши — звуки эти были невыносимы, как скрежет железа по стеклу.

Суета становилась все менее осмысленной — враг не торопился нападать, но и не отступал, и разбойники бранились все громче, не зная, чего ждать от ночных незваных гостей. Глаас, не выдержав, пнул Хорвека и прошипел:

— Чего они хотят? Ты-то должен знать повадки этой нечисти!..

— Они хотят, чтобы этой ночью твои люди не смогли отдохнуть, — Хорвек говорил тихо, но уверенно. — Утром они уйдут, а вы отправитесь в дорогу, но идти будете медленно и к вечеру окончательно выбьетесь из сил. Лишь стемнеет, как они снова вернутся, и это будет повторяться раз за разом…

Услышанное не понравилось мастеру Глаасу, и он отскочил от бывшего демона, словно обжегшись.

— Не позволяй никому из своих людей выходить за пределы лагеря, — сказал Хорвек чуть громче. — Вы живы только пока держитесь вместе.

— Ни слова больше, Ирну! — прорычал старый разбойник. — Я спросил лишь чего они хотят, а не твоих советов!

Однако я тут же услышала, как он приказывает своим людям оставаться на местах, что бы они не увидали и не услыхали.

— Да ведь эта нечисть смеется над нами! — вскричал кто-то из молодых разбойников, разгоряченных происходящим. — Неужто мы не устроим славную охоту на проклятых тварей? Разве не загоняли мы раньше для забавы волкодлаков?

— Ночью проклятые твари устроят охоту на нас, это их время! — Глаас был суров. — Подбросьте больше хвороста в костер, и держитесь ближе к огню. Напасть они не решатся и утром уйдут.

— С чего они привязались к нам? — раздались недовольные вопросы. — Чем они хотят поживиться? На кой ляд оборотням, лесным тварям, наше добро?

Однако мастер Глаас не собирался говорить правду или утруждать себя враньем. До самого утра мы слушали вой, от которого голова раскалывалась, словно по ней били острым камнем, и никто в эту ночь более не смог сомкнуть глаз. Как только над холмами заалела полоса рассвета, песня оборотней начала стихать. В предрассветном белесом мареве я увидела, что на большом сером камне чуть поодаль от крайней повозки лежит чудовище, с которым мы уже встречались — длинномордый уродливый зверь. Он потянулся, показывая нам свой обожженный бок и израненную морду, а затем, расхохотавшись совсем по-человечьи, легко спрыгнул в заросли вереска, и, медленно пошел прочь, словно будучи уверенным: никто не решится выпустить в него стрелу. То наверняка была мать Эйде, всю ночь принюхивавшаяся к запаху того, кто убил ее сына.

— Стреляйте в него! Что ж вы стоите, разинув рты?! — вскричал Глаас, но разбойниками овладело странное оцепенение, которое никто из них не сумел побороть.

— Оно что-то хочет от нас, — мрачно произнес раненый Кирру, измучившийся больше прочих. — Никогда не видал, чтобы нечисть вот так шла по следу, не пытаясь напасть. Это колдовство! Нас прокляли! Мы взяли себе что-то порченое, дурное, и оно приманило нечистую силу…