Мария Заболотская - Рыжая племянница лекаря. Книга вторая

Говоря это, он, не скрываясь, глядел на Хорвека. За эту ночь подозрения и страхи окрепли, и мастер Глаас не мог не понимать это, оттого с преувеличенным усердием он принялся подгонять всех в дорогу.

— Сделаем ранний привал у Сытого холма, где колодец! — повторял он громко. — Нужно запастись водой, иначе и впрямь придется лакать салатанскую брагу…

Услышав про колодец, я облизала пересохшие губы. Глаас все еще косился на меня с подозрением, и воды мне перепало на донышке кружки. Что люди, что лошади — все были измучены бессонной беспокойной ночью, и шли, едва переставляя ноги. Только когда вдали показались очертания холма, похожего на спящую собаку, на лицах разбойников появились улыбки и угрюмое молчание сменилось разговорами.

Колодец у подножия холма был давним местом стоянок. Торопливо расположившись в тени нескольких старых деревьев, разбойники подкатили почти пустой бочонок к колодцу. Нам с Харлем предстояло наполнять его, таская воду огромным ведром, которое показал нам Глаас, и мы заранее потирали спины, предчувствуя, как их будет ломить после эдакой работенки. Вначале разбойники хотели напиться свежей воды с дороги, и нас с Харлем оттеснили в сторону: наша очередь всегда и во всем — кроме работы — была последней. Оттого-то мы не сразу поняли, отчего вдруг Глаас разразился проклятиями, которые подхватили остальные.

Вода в колодце оказалась испорчена — с первым же ведром разбойники вытащили собачью голову: кто-то принес сюда останки собак, убитых в первую ночь, и сбросил вниз.

Напугать разбойников было непросто, но в злобной ругани слышалась растерянность: никогда им еще не доводилось попадать в подобную переделку. В столь диких краях, как Сольгерово поле, нечисть нередко охотилась на людей, но то были нападения, схожие с нападениями диких зверей, быстрые и бездумные. Оборотни же решили взять шайку измором, действуя хитро, сообща. Звериное чутье в них соединилось с истинно человеческим коварством: таких врагов у разбойников еще не бывало — а неизведанное всегда пугает.

— Неспроста это все! — говорили они друг другу. — Оборотни вцепились в нас, как репей. С чего бы им идти по нашему следу, да еще и портить воду в колодце? Дело нечисто, их что-то приманило!

— Это все Ирну, — сказал громко Кирру. — С северянином приключилась какая-то колдовская дрянь. На эту вонь оборотни и пришли!

— Так может отдать им пленников? Порченого Ирну и мальчишку с девчонкой — на них наверняка тоже немало порчи налипло… Парень слишком много болтает обо всякой чертовщине, а девка, наоборот, молчит, словно язык отсох, — загомонили остальные. — Сколько б за них не заплатили в Ликандрике — бесы б их побрали! Лишиться из-за этого отребья жизни — слишком добрая цена за товар с гнильцой!..

Глаас, слушая это, хмурился, изредка бросая косые взгляды на нас с Харлем — мы затихли, как два мелких зверька, загнанных в угол. Харль вцепился в мою руку и мне захотелось сказать ему: «Вот видишь, что такое милость разбойников? Как собак своих прирезали, так и тебя выпотрошат, едва только покажется, что из этого можно выгадать пользу!», но, конечно же, смолчала — от страха, что взбудораженные разбойники окончательно озвереют, стоит кому-то из нас издать звук. В тот миг мне начало казаться, что главарь и сам склоняется к тому, чтобы избавиться от груза, оказавшегося непосильным. Как бы ни уважали его власть остальные — страх мог заставить их взбунтоваться, а единожды пошатнувшаяся власть уже никогда не будет прочной.

Однако я ошибалась. Была ли то жадность, или же мастера Глааса одолевали куда более сложные чувства, но от его резкого окрика разбойники на время притихли.

— Молчать! Снова бабьи пересуды! — воскликнул Глаас, кривясь и сплевывая. — Если б я и выкинул эту девку в ближайшую канаву, так только потому, что от нее вы переняли куриный бабский ум, как заразу! С чего вы, сучьи дети, решили, что оборотни угомонятся, если оставить им Ирну? Сами придумали какую-то порчу, сами же в нее и поверили. Теперь еще и оборотней, вшивую дикую погань, разумом наделяете! Да, ума у них поболе, чем у волка или собаки, однако же не настолько, чтобы перебирать харчами. Сегодня мы отдадим им пленников, а завтра они вернутся. Кого мы им тогда скормим? Тебя, Соль? Или Кирру, от которого все равно никакого толку — одни разговоры о колдовстве и порче? Оголодавшее зверье просто-напросто хочет жрать, и никакой колдовской подоплеки здесь нет!

— Пусть так, — задиристо ответил Кирру, задетый за живое тем, что его назвали бесполезным. — Однако из-за оборотней мы остались без воды, лошади устали, да и мы сами все утро глотаем одну лишь пыль! Оставим им пленников — и они отстанут хотя бы на время.

— Так оставайся в следующий раз при своей жене, — рявкнул Глаас. — Будешь глотать помои, которые она состряпает на те нищенские деньги, что ты заработаешь в своем захолустье! Или ты не знал, что на пустошах людям приходится тяжко, а дорога иной раз опасна? Я смотрю, давно вам перья не щипали, и от везения этого вы стали нежными, точно ликандрийские щеголи! Забыли, сколько раз приходилось уносить ноги от слуг короля? В тех передрягах сложили головы и Райс Добряк, и Лийно — славные ребята! Но даже тогда я не слыхал столь позорного нытья!

— Так в слугах у короля ходят люди, а не нечисть, — буркнул кто-то.

— Нечисть! Ха! — Глаас нарочито презрительно ухмыльнулся. — Вшивое зверье, сбившееся в стаю, и оттого обнаглевшее! Днем эти твари забиваются в темные щели и нос боятся показать. Королевская стража солнца не боится, да еще и спустит шкуру полосками перед тем, как прикончить. Пораскиньте мозгами — что такого страшного в этих пустобрехах-оборотнях? Пусть мы останемся без воды на день, но к ночи выйдем к реке, если повернем на восток, а затем двинемся вдоль Ширека. Пусть попробуют отравить проточную воду!..

— Но путь вдоль Ширека вдвое длиннее, — неуверенно возразили ему.

— Зато у нас будет вдоволь воды, и мы сохраним все наше добро, — отрезал Глаас. — Не для того я торчал полгода на этих проклятых пустошах, чтобы смотреть, как у меня меж пальцев утекают деньги. А пленники — это деньги, и немалые. Разве для кого-то из вас они лишние настолько, чтобы швыряться монетами направо и налево? Мы продадим этих ребят, а выручку разделим между собой, и зимой, славно гуляя на праздники, я выпью за то, чтобы оборотни передохли с голоду. Пусть твари подавятся, я никому не отдам даром то, что пришло по воле богов в мои руки. Ни людям, ни нелюдям. И меня не испугать воем или падалью в колодце!

Речь эта пресекла недовольное ворчание. Главарь обратился к жадности своих людей, и она тут же отозвалась, заставив глаза разбойников заблестеть. Однако мне показалось, что Глаас не так уверен в своих словах, как хочет показать. Из подслушанных разговоров я поняла, что река не так уж близко, а уставшие лошади не смогут идти быстро. К воде ранее следующего полудня добраться при таких обстоятельствах не удалось бы — главарь намеренно солгал, и об этом знали. Погода выдалась ясная, солнечная, пить хотелось все сильнее.