Мари Руткоски - Поцелуй победителя

Но Арин так и не прочёл тех слов. Это сделал за него генерал. И её мир развалился на части.

* * *

Жила-была девушка, слишком самоуверенная. Не всякий назвал бы её красавицей, но согласился бы, что в ней была известная доля изящества, которая скорее устрашала, нежели очаровывала. Она была не из тех, так считал весь свет, кому бы вы хотели перейти дорогу. Она держала своё сердце в фарфоровой шкатулке, шептались люди, и они были правы.

Она не любила открывать ту шкатулку. Ей не нравился вид собственного сердца. Оно всегда выглядело одновременно меньше и больше, чем девушка ожидала. Оно билось на белом фарфоре. Мясистый красный комок.

Иногда, правда, она опускала руку на фарфоровую крышку и понимала, что пульс сердца был желанной музыкой.

Как-то ночью, кто-то другой услышал эту мелодию. Мальчик, голодный, он был далеко от дома. Он был, если уж вам так важно, вором. Он подкрался к стенам девичьего дворца. Он вцепился сильными пальцами в узкое окно. Он открыл его и пролез внутрь.

Пока девушка спала… да, мальчик увидел её в кровати и сразу же отвел взгляд… он украл шкатулку, не понимая, что в ней спрятано. Он только знал, что хотел эту шкатулку и точка. Его характер был полон желания, он всегда тосковал по чему-то, и его тоска, которую он не понимал, причиняла такую боль, что ему не хотелось разбираться в том, чего он не понимал.

Всякий из светского общества, к которому принадлежала девушка, сказал бы, что кража шкатулки — плохая затея. Они видели, что случалось с её врагами. Так или иначе, она всегда воздавала по заслугам.

Но он бы не прислушался к их совету. Он забрал свой трофей и ушёл.

Это было почти сродни волшебству, её мастерство. Её отец (бог, шептались люди, но его дочь, любившая его, знала, что он смертен) очень хорошо обучил девушку. Когда порыв ветра, ворвавшийся в открытое окно, разбудил её, она услышала запах вора. Он оставил его на оконной створке, на прикроватном столике, даже на балдахине, немного отодвинутом в сторону.

Она погналась за ним.

Она увидела его путь на дворцовых стенах, по сломанным веточкам бурого плюща, которым он воспользовался вместо веревки, чтобы вскарабкаться вверх, а потом спуститься. В некоторых местах ветви плюща были толщиной с ее запястье. Она видела, куда он перемещал свой вес, и где он чуть не упал. Она вышла на улицу и пошла по его следам в логово к вору.

Можно сказать, что вор знал в тот момент, когда она пересекла его порог, что он сжимал в кулаке. Можно сказать, что он должен был знать все задолго до этого. Сердце вздрогнуло в холодной белой шкатулке. Оно забилось. Ему пришло в голову, что фарфор — молочный и шелковый, прекрасный, до скрежета зубов — можно разбить. В конечном итоге он останется с кровавыми осколками. И всё же он ничего не сделал. Можно было только догадываться, что он чувствовал, когда увидел её в сломанном дверном проеме, ступившей на голый глиняный пол, освещая комнату, словно ужасное пламя. Всё это можно было бы представить. Но история не об этом.

Девушка увидела вора.

Она увидела, каким он был маленьким.

Она увидела стальной цвет его глаз. Ресницы, покрытые сажей; чёрные брови, что были темнее его чёрных волос. Зловещий изгиб губ.

Теперь, будь девушка честна сама с собой, она бы призналась, что в тот же вечер, когда она легла в кровать, то проснулась от трёх продолжительных ударов сердца (она посчитала их, так громко они прозвучали в тихой комнате). Она увидела, как он сжимал в руках белую шкатулку. И вновь закрыла глаза. Сон, снова пленивший её, был сладок.

Но честность требует мужества. Когда она загнала вора в его логово, то обнаружила, что совсем не уверена в себе. Она была уверена только в одном. И это заставило её немного отступить. Она подняла подбородок.

Девичье сердце неровно билось, и они оба слышали это. И она сказала ему, что он может оставить себе то, что украл.

* * *

Кестрел проснулась. Оказывается, её сморил сон. Пол повозки заскрипел под её щекой. Она закрыла лицо руками. Девушка была рада, что её сон закончился именно так. Ей не хотелось видеть остальное: как отец узнал, что она отдала сердце скромному воришке, и как отец возжелал смерти дочери, и изгнал её.

* * *

Повозка остановилась. Дверь загрохотала. Кто-то вставил ключ в замок. Дверные петли завизжали и внутрь потянулись руки. Двое охранников вытащили ее из повозки, их хватка была твердой и настороженной, словно они ждали, что пленница начнет сопротивляться.

У них были причины для беспокойства. Как-то раз Кестрел вырубила одного из мужчин, ударив его в висок наручниками на своих запястьях. Второй стражник поймал её прежде, чем она успела сбежать. В последний раз, когда они открыли дверь, Кестрел выплеснула им в лица содержимое отхожего ведра и выскочила на улицу. Она бросилась наутек, ослепшая от дневного света. Она была слаба. Больное колено подогнулось, и девушка рухнула в грязь. После этого случая стражники открывали дверь только для того, чтобы покормить её или дать воды.

Если они решили вытащить её из повозки, значит, они прибыли к месту назначения. На этот раз Кестрел не стала бороться. От сна её тело онемело. Ей нужно увидеть место, куда до конца жизни сослал её отец.

* * *

Трудовой лагерь был обнесен чёрным железным забором высотой в три человека. Позади двух блочных каменных зданий маячили мёртвые вулканы. Тундра простиралась на восток и на запад потрепанными коврами из желтого мха и красной травы. Здесь было холодно. Воздух разрежен. И все пропахло гнилью.

Далеко на севере сумерки окрасились зеленоватым оттенком. Через открытые узкие ворота тянулась очередь заключенных, возвращавшихся в трудовой лагерь. Все заключенные шли спиной к Кестрел, но в зеленоватом свете она мельком увидела одно женское лицо. Оно напугало девушку. Глаза женщины казались совершенно пустыми. Хотя Кестрел спокойно позволила стражам вести её, от вида тех остекленевших пустых глаз у неё едва не подогнулись колени. Руки стражей сжались сильнее.

— Не останавливайся, — велел мужчина, но глаза заключённой, глаза всех заключённых… напоминали гладкие блестящие зеркала… Да, Кестрел знала, куда её отправляют, и знала, что она тоже заключённая, но только сейчас она осознала, что её вот-вот превратят в такое же существо с пустым выражением лица.

— Не будь такой упрямой, — сказал стражник.

Она будто лишилась скелета. Всё её тело обмякло в их руках. Когда они наклонились, выругались и попытались привести упрямицу в вертикальное положение, Кестрел резко выпрямилась и ударила головой в лицо одного из мужчин, толкнув второго, чтобы он потерял равновесие.

Эта была её самая наименее успешная попытка побега. Глупо пытаться что-то предпринимать в лагере, наводнённом десятками валорианских надзирателей. Но даже несмотря на то, что ею занималась всего пара из них, она больше ничего другого не смогла придумать.