Юлия Цыпленкова (Григорьева) - Тридцать дней (СИ)

Я так задумалась, что не сразу ощутила перемены. Уже вышла на стену, вдохнула полной грудью прохладный влажный воздух и схватилась за кого-то, ощутив головокружение. Легкое, но этого хватило, чтобы пошатнуться. Сильные пальцы сжались на моем локте и гневный голос отчеканил:

— За какой Тьмой ты притащилась сюда, Игнис?

Порывисто развернулась и встретилась со взглядом Скайрена Аквея. Попыталась отдернуть руку, но хватка оказалась слишком сильной. Искра пискнула и бросилась на моего тюремщика. Бросок… и крыса оказалась сжата во второй ладони водника.

— Ненадежная защита, — язвительно произнес Аквей и поднял руку, рассматривая трепыхающуюся крысу. Скривился: — Мерзость какая.

— Посимпатичней здешних обитателей, — с вызовом ответила я и вцепилась в руку водника, в которой была зажата Искра, прошипев: — Обидишь, отомщу.

— Угрожаешь? — насмешливо спросил Скай.

— Предупреждаю, — ответила я, глядя ему в глаза.

Бесконечный Хаос, не глаза, два синих озера. Чистых, прозрачных, глубоких настолько, что голова кружится, когда пытаешься разглядеть дно. Синие озера вдруг потемнели, водник как-то рвано вздохнул и облизал губы. Невольно подалась к нему, и пальцы, сжимавшие мужское запястье, обмякли, скользнули на кулак, сжимавший крысу. Хватка Аквея ослабла, и Искра вывернулась, упала на каменный выступ. Но это я отметила краем сознания, потому что в голове не осталось ни одной мысли, все они разлетелись куда-то, пока я всматривалась в глаза водника. Наши пальцы вдруг переплелись, и вторая ладонь Ская, державшая меня за локоть, оказалась на моей талии. И время растянулось, подобно густой карамели. В ней увязли все прочие звуки, кроме участившего дыхания мужчины и гулких ударов моего сердца, отдавшихся гулом в ушах.

— Скай, — выдохнула я.

— Что? — в его голосе появилась хрипотца, задевшая что-то потаенное во мне, и по позвоночнику скользнула змейка мурашек, низ живота отозвался истомой…

— Что происходит? — спросила я полушепотом.

— Не знаю, — ответил он, сильней сжимая мою ладонь.

Его лицо оказалось совсем близко, и я ощутила, что прижата к телу водника.

— Это всё моя кровь, да?

— Да, — глухо ответил мужчина, уже почти касаясь моих губ своими губами.

— Других причин быть не может.

— Не может, — эхом откликнулся Аквей.

— С этим надо что-то делать.

— Да.

— Сейчас…

— Прямо сейчас…

— Скай…

— Игнис…

Я уже ощущала его дыхание, теплое, ласкающее кожу…

— Тьма! — неожиданно рявкнул Аквей и резко отпрянул, глядя куда-то себе под ноги.

Я опустила рассеянный взгляд. Моя крыса, затаившая обиду, дождалась, когда мужчина потеряет бдительность, и укусила его за ногу, повиснув на штанине. Скайрен топнул ногой, скидывая Искру, но она уже сама спрыгнула и юркнула мне под подол, спрятавшись от гнева хозяина замка. Он вскинул на меня взгляд, и я увидела злость.

— Достала! — слово прозвучало хлестко, словно удар хлыста.

— Я… — в горле вдруг пересохло, и я так и не смогла договорить.

Аквей ожесточенно потер лицо ладонями, взлохматил себе волосы и велел:

— Убирайся.

— Куда? — отупело спросила я.

Водник обернулся к змею, притихшему за нашими спинами.

— За какой Тьмой ты ее выпустил? — осекся и склонил голову к плечу. — Что с моим змеем?

— Взрослеет, — усмехнулась я, наконец, придя в себя. Затем обошла Аквея и полуобернулась к нему: — Проводишь?

— Что?

— Доверишь одной пройтись по твоему замку? — вот теперь нотка издевки все-таки проскользнула в голос.

— Нет, — рублено ответил водник, сжал пальцами мой локоть и потащил прочь со стены, выговаривая на ходу: — Мое терпение лопнуло, Игнис. Ты не ценишь ни удобств, ни доброты. Вытворяешь, что хочешь, рушишь всё, к чему прикоснешься. Осложняешь мне жизнь…

— Так верни меня назад и конец мучениям, — раздраженно сказала я. — Я не просила ни твоих удобств, ни доброты. У меня было всё, что мне было нужно.

— Правда? — с откровенной издевкой произнес Аквей, стремительно вышагивая по коридорам собственного замка. — Всё-всё? Тогда за какой Тьмой ты вцепилась в меня клещом? Зачем тебе понадобилась живая игрушка? Тоска заела? Скучно сидеть у ног своего Господина?

— Мне всего лишь нравился вкус твоих эмоций, — ответила я, едва успевая за ним. Я запыхалась и начинала откровенно злиться. А еще вдруг ощутила обиду. Меня можно было обвинить во многом, и это было бы правдой, но сейчас я кожей ощущала, что на мои плечи перекладывают собственную растерянность и бессилие перед происходящими переменами.

— Вкус эмоций? — водник неожиданно остановился, и я врезалась лбом в его плечо.

— Как так, Игнис? Ты жила рядом с Вечным, могущественным и великим. Его сущность — огонь, а тебе нужны были эмоции безымянного пленника? Я оказался вкусней твоего хозяина? Как такое возможно?

Я открыла рот, чтобы ответить, но вдруг с ужасом поняла, что у меня нет ответа. Наверное, всё дело в том, что Вайторис не часто делился своими чувствами, только на ложе, распаляя меня до размеров пожарища, а водник не мог защититься… Или дело в том, что мне просто нравилось приходить к нему и заставлять отдавать мне свои эмоции до капли?

— Так в чем дело, Игнис? Твой господин оказался слишком пресным? Тьма! Любое блюдо приедается, если употреблять его часто, но ты вновь и вновь приходила ко мне, зачем?

— Я… не знаю, — сипло ответила я, снова чувствуя слабость и головокружение. Низ живота заныл, отдаваясь болезненной истомой, и я сжала ноги, испытав резкий прилив возбуждения. А затем пришло легкое жжение. И догадка вырвалась стоном сквозь стиснутые зубы: — Цвето-ок.

— Что? — переспросил Скайрен. — Какой цветок?

— Шестой, — выдохнула я и первая устремилась назад к его покоям.

— Не понял, — мотнул головой Аквей. — Игнис!

Но я не слушала. Я спешила скрыться от чужих глаз, пока боль не скрутила меня на радость обитателям замка. Только боли не было. Было усиливающееся возбуждение, и жжение сейчас казалось, скорей, приятным, чем болезненным. Что за дар ко мне возвращается, я, кажется, уже догадывалась. Моя чувственность. Просто отлично! Именно ее мне и не хватало со всем этим притяжением к воднику. И когда Скайрен вновь отловил меня, сжав ладонями плечи, я прохрипела, борясь с искушением развернуться и впиться ему в губы:

— Отпусти. Убери руки.

— Что происходит, Игнис? — не внял мне водник. — Я хочу знать.

— Не отпустишь, узнаешь, — усмехнулась я. — И, боюсь, тебе это понравится. Тогда твоя блеклая Эйволин может вырвать себе волосы, но ты вряд ли сохранишь ей верность.

— Не смей… — заносчиво начал Аквей и вдруг резко отступил назад, шумно втягивая носом воздух. Затем отступил еще дальше, также шумно выдохнул и глухо произнес: — Я думал, что перестал чувствовать запахи.