Владимир Пожарский - Дочь Бога

Именно осязаемую душой любовь замыслил Рощин поселить на новом полотне. Сам он, приподнявшись над паркетом на полметра, завис на обожаемой парковой скамейке с альбомом и цветными мелками:

– Танцуйте-танцуйте! Не надо замирать словно истуканы. Пусть всё будет естественно и непринуждённо! – покрикивал художник, когда кто-то из танцоров принимался усиленно позировать. – Не волнуйтесь, я поймаю ваш лучший ракурс.

Главная трудность при подготовке живого воплощения натуры для этой картины таилась в страстном желании Влада – обязательно изобразить себя. Как раздвоиться во сне, он не представлял. Кстати, живописец и всемогущего Гермеса поначалу смутил своей просьбой. Но только поначалу.

– Любопытное задание, – поскрёб подбородок Трисмегиста. – С какого же конца к нему…? Придумал! Дорогой зять, для этого тебе придётся ещё разок започивать, но уже во сне.

– Прилечь, что ли? – не сразу сообразил Рощин.

– Нет! Как же ты тогда рисовать сможешь?! Вот ответь мне, у тебя когда-нибудь случалось, что ты словно просыпался и попадал в явь, а на самом деле – оставался в объятиях Морфея?

– Конечно… – не очень уверенно протянул Влад.

– А мы сотворим наоборот! – довольно воскликнул Гермес. – Однако прежде вспомни, что ты сейчас находишься одновременно в двух местах: и в спальне, и здесь. Ты – здешний, останешься живописцем. А ты – спящий, скажем, в квадрате, примешься отплясывать со Светлой. Я перенесу танцора в это твоё сновидение… Не запутался? Ну, и славно!

Мгновенно после этой фразы тестя, перед Рощиным возник его двойник, да нет, появился второй он сам, в новеньком смокинге и лакированных ботинках. Живописец с чувством пожал ему руку:

– Ты понимаешь, что автопортрет перед зеркалом не годится, позарез необходимо движение, любовный порыв. Даже не порыв, а постоянный любовный ток…

– Да не распинайся ты так! – невозмутимо отозвался Второй. – Я всё это прекрасно знаю.

Лада и Светла, со стороны наблюдающие за этими чудесами, громко зааплодировали.

Королева довольно щурилась и в такт мелодии выстукивала тонкими пальчиками по подлокотнику трона. Бриллианты в её перстнях вспыхивали синим огнём. Бойкий на язык Филипп, несколько нарушая молчаливый стиль менуэта, учтиво льстил обворожительной Наташе. Он называл её русской принцессой и будущей звездой Ковент-Гардена, если, конечно, она пожелает покорить британскую сцену. Девушка ничего не отвечала вслух, от удовольствия только подрагивали кверху уголки её губ и кокетливые лучики играли в глазах. Остальные танцоры, как и подобает, хранили безмолвие. Слова и целые фразы с успехом заменяли их говорящие одной лишь грацией гибкие тела. Они рассказывали: то о любви, пылающей ещё и неукротимой страстью, то о величайшем из чувств неразрывно связанном с постоянной заботой, тревогой, желанием дать своему близкому всё, что только возможно. Сделать всё, что в человеческих силах. И даже больше.

И то, и другое, и третье перетекало от одного героя или героини к другому, следуя за взглядом наблюдателя. Любовь наполняла зрителя до краёв, плескалась через край… Магия картины подействовала и на самого художника. Он, спустя всего две минуты созерцания, ощутил поразительную лёгкость и, едва ли не наяву, выросшие за спиной крылья. Наташа неподвижно замерла у холста, крепко сцепив перед собой пальцы, а из её глаз ручьём полились слёзы. Рощин достал из кармана чистый носовой платок, но девушка мотнула головой:

– Не надо. Это сладкий плач… Пусть текут… А почему я танцую с принцем? – по-детски всхлипывая, вдруг, спросила она.

– Потому что он тебя пригласил, – веско ответил Влад, и уже направляясь к двери, добавил: – Твоя учтивость не позволила отказать ему… Рыбонька, я оставлю тебя на минутку!

За неимением других зрителей Рощин из интереса кликнул горничных и Вильяма.

Однако с филиппинскими девицами живописец, сам того не ожидая, нечаянно переборщил. Едва выйдя из студии в коридор, Синди и Афина вцепились друг другу в волосы, жарко споря о том, кого же из них таким изобретательным способом хозяин призвал разделить ложе. Мутья же, умчалась наверх в светёлку, к мобильному телефону и принялась названивать далёкому жениху, и божиться в своей верности самыми замысловатыми клятвами. Старенький садовник, подобно нашей русской принцессе, смахнул пальцем, правда, совсем одинокую слезу и, испросив у рыцаря позволения, побрёл в свой домик. Усевшись у холодного камина, он ещё долго перебирал фотографии его – так рано покинувшей наш мир – супруги. Снимки, их было всего полтора десятка, быстро заканчивались, и Вильям начинал их разглядывать сызнова. «Ну откуда он узнал про тебя, Лиза? Откуда?! Про то, как мы славно с тобой жили…» – бормотал старик.

Влад собрал аппарат для чтения деревьев, и даже вмонтировал его в потёртый кожаный кейс, купленный на блошином рынке в Лондоне. Программу для расшифровки он еще в Петербурге записал на свой походный ноутбук. «Будем ждать, когда пригодится…» – подумал Рощин, выполнив просьбу Гермеса. Тесть не отозвался, а в голове у Рощина засвербила назойливая мысль – тотчас же испытать прибор на древнем дубе, что наполовину затенял сказочную поляну. «Светла, это твой папа так шутит? – осведомился Влад. – Или – всё же моя собственная интуиция?» – «Конечно, твоя! – возмутилась фея. – Папочка не вторгался к тебе в сознание! И не станет никогда!» – «Да я только спросил! – с почти невесомым вызовом откликнулся художник. – Ну, раз – моя, значит, ехать туда без толку…» – «Напрасно не доверяешь себе, – смягчившись, заявила девушка. – Кстати, тому дубу вовсе не триста лет, как ты предположил, а больше пятисот. Это я сейчас у папы узнала… Не удержалась». – «Дуб-патриарх! Действительно, занятно, – глаза Рощина заискрились. – Жаль дождик моросит». – «Отправляйся-отправляйся, а сырая погода – прекрасный повод, оставить Наташу дома», – заключила Светла.

Запирая мастерскую с сохнущими картинами на два оборота, живописец усмехнулся, вспомнив недавнюю потасовку горничных. Вначале он услышал из-за дверей, буквально, змеиное шипение. Затем – шлепки оплеух и отрывистое взвизгивание на разные лады. Уже выбежав в коридор и разнимая филиппинок, Рощин понял по дерзким восклицаниям, что их так раззадорило. Вернее, кто. В постель с ним?! Его прихоть?! Только с помощью Наташи ему удалось убедить горничных в совершенно обратном. По крайней мере, так показалось Владу. Сейчас же, едва узнав о желании живописца, его названная невеста с большой охотой намеревалась сопровождать Рощина в чащу леса. Однако джентльмен не разрешил даме мокнуть под английским небом из-за своих капризов.

– Жди к ужину, – Влад сунул аппарат в рюкзак и отыскал в шкафу плотную джинсовую куртку: «Не растаю!»