Эдриан Феникс - В крови (ЛП)

Катерина закинула чемодан в багажник арендованного Charger. Скользнув за руль, она положила ноутбук и конверт на пассажирское сиденье. И выехала со стоянки мотеля, направляясь на восток к автостраде.

Фары грузовика освещают Бронли, когда тот поворачивается к нему лицом.

Что-то внутри Катерины кричало ему убраться с шоссе и с пути фуры — что-то неизвестное, и это ее тревожило.

Бронли не пытался выкрутиться, не пытался договориться, даже ради безопасности маленькой улыбающейся девочки на качелях. И хотя это означало, что он, скорее всего, уже выбросил или продал диск, это не объясняло его последних действий.

Когда Катерина вырулила Charger с темного шоссе на въезд на автомагистраль I-15 и нажала на газ, вопрос: «Почему?» продолжал крутиться в ее голове. « Почему ?» — не было частью ее работы. Не включалось в ее словарный запас. И с этим никогда не возникало проблем.

До сих пор.

Она могла поклясться, что видела черты лица Бронли, когда тот отвернулся от фуры.

Руки Катерины сжались на руле. Она пыталась сфокусироваться на дороге и на белых полосах, что размывались по сторонам. «Почему?» гудело и жужжало в ее голове, как муха, попавшая в ловушку между окон. Она включила радио, и из колонок полилась кантри-музыка.

Гудение и жужжание утихло, когда она сконцентрировалась на словах песни.

Я слышу проходящего поезда свист/и в баре стакан за стаканом я пью/за тебя, Джо, мой тост так речист/из-за тебя моя жизнь на краю…

Мили неслись под колесами авто, и песня за песней проносилась сквозь мысли Катерины. Заметив голубой знак «ЗОНА ОТДЫХА», она вырулила машину на съезд с магистрали, чтобы припарковаться в дальнем конце стоянки у туалетов.

Она услышала, как мотор щелкнул и стукнул, остывая. Затем открыла окно, и в салон заструился горячий сухой воздух с запахом нагретого песка и дизельных выхлопов.

Слова ее матери звучали в голове: « Ты бродишь по двум мирам, Катерина. Опасным мирам. Никогда не забывай это. Еще ребенком ты открыла правду, которую большинство смертных никогда не узнают, — они не одни. Так что слушай свои инстинкты, cara mia. Всегда».

Катерина расстегнула ремень безопасности и взяла конверт с пассажирского сиденья. Она вытащила из него диск, затем раскрыла ноутбук. Нажала кнопку включения. И вставила диск в дисковод.

На экране появился список файлов, каждый обозначен одной буквой алфавита. Катерина прижала палец к нижней губе, изучая заголовки. Доктор Мур адресовала пакет Данте Прейжону. Что там сказал специальный агент Беннингтон в своем докладе в Вашингтоне?

Доктор Мур предупредила нас — меня и агента Гарт — что Э и С едут домой, ведомые Томасом Ронином. Но Ронин так и не показался. Только Э, С и третий — неопознанный субъект.

Э — Элрой Джордан.

Катерина кликнула на файл, обозначенный «С», и начала читать.

Новый Орлеан, кладбище Сент-Луис № 3

15 марта

— Так где этот кусок таинственной хрени? — спросил Вон.

— Около надгробия, — ответил Данте, когда они взбирались по забору запертого кладбища, оба легко перемахнули через черную решетку из кованого железа и приземлились на тропинку ниже.

— Ага, но какого надгробия?

— Барон, я думаю, — ответил Данте, сняв капюшон.

Он выбрал мощеную центральную дорожку и пошел мимо сверкающих белых склепов. Сделал глубокий вдох; в воздухе витал аромат цветущей вишни. Но под сладким запахом он уловил дуновение разложения, гниющих костей и старого, старого горя.

— Кладбища Нового Орлеана жуткие, как ад, — прокомментировал Вон.

— Не могу представить, как они выглядят в дневном свете.

— Ты никогда не приходил сюда, когда был еще смертным?

— Черт, нет, — фыркнул Вон, — жуткие, как я уже и сказал. Особенно для такого нежного цветка, как я. — Он сделал паузу, коснувшись пальцем уха. — Подожди… экстренные новости. Поправка, кажется, я не нежный цветок, — и пожал плечами. — Кто знает? Мама, должно быть, лгала.

Данте засмеялся.

— Да-а-а, с тобой будет прикольно в туре.

— Чувак, со мной везде прикольно. И нам скоро нужно ехать в аэропорт.

— Ага, ага, я знаю.

Данте читал имена на надгробиях, мимо которых проходил: ДЮФОР, ГАЛЛЬЕР, РУКЕТ, — и прислушивался к тихому ритму, который привлек его на кладбище Сент-Луис № 3. Но, увидев буквы «БА», он замер, сердцебиение участилось.

Он слышит звук собственного голоса, грубого и требовательного, слова, отдающиеся эхом в молчаливом своде собора .

Какая у нее фамилия? Женевьева?..

Данте сжал руки в кулаки, борясь с памятью, закрыл глаза, его дыхание участилось, и огонь вспыхнул в венах. Горящий рядом с сердцем. Он открыл глаза. Бледный лунный свет прошелся по толстым искривленным дубам, проливаясь на испанский мох.

— Батист, — прошептал он.

<���Ты в порядке, братишка?> — мысленно спросил Вон.

Данте кивнул и посмотрел на могилу, чтобы закончить читать имя, высеченное на белом камне: БАСТИЛЬ. Он выдохнул, руки расслабились, и чувство, которое он не смог назвать, свернулось в нем, превратив пламя в тлеющие угольки.

У его матери вообще была могила?

Рука сжала его плечо, и он посмотрел в светящиеся зеленые глаза Вона. Бродяга сдвинул очки El Diablo на голову.

— Ты уверен, парень? Никакой боли? Потому что мне показалось, что я почувствовал…

Данте обхватил грубое лицо Вона. Коснулся его губ, ощутил вкус виски и дорожной пыли, затем пригладил большими пальцами края усов.

— Я в порядке, mon ami , — ответил он. И, сбросив руки, развернулся, освобождаясь от хватки бродяги. — Мне не нужна гребаная няня.

Выгнув бровь, Вон показал средний палец.

— Как насчет этого? Это тебе нужно? — Он показал палец на другой руке.

— Может, еще?

— Я возьму все, — сказал Данте, — gêné toi pas.

Опустив свои El Diablo на глаза, Вон вздохнул, покачав головой.

— Мальчик безнадежен, как ад.

— Merci.

Когда они шли по залитой лунным светом дорожке, тишина кружилась в городе мертвых, отделяя его от мира за забором из кованого железа, словно вода в глубоком темном рве. Воздух был так спокоен, что глухой звон цепей на кожаной куртке Данте и скрип кожаных чапсов [4] Чапсы — кожаные чехлы, предохраняющие колени и ноги ковбоя, надеваемые поверх штанов; элемент рабочей одежды ковбоев. Вона разносились в тишине.

Но под тишиной Данте уловил слабый ритм, который последние пару недель заполнял сознание, как только Сон охватывал его. Первобытный. Словно барабанный бой из сердца земли. Словно бессловесная песня, которая временами лилась в него от Люсьена, смешиваясь с припевом его ответной песни. Похожая, да, но не такая же. Этот ритм напомнил ему о другой песне, звучащей в мыслях в ту ночь в клубе «Преисподняя».