Елена Ершова - Неживая вода

Все понимали – снежная буря на время поймала их в капкан, отрезала от остального мира.

– Вот что, ребятки! – сказал Витольд и гулко хлопнул себя по коленям. – Выход я вижу только один. Помнишь, Игнат, я тебе о ведьме рассказывал?

Марьяна скептически хмыкнула, и Витольд поднял широкую ладонь.

– Погоди! Будет еще время посмеяться. Так вот, выбора у вас нет. Или к мучителям вашим возвращаться, или к знахарке ехать.

– Да чем она лечить-то будет? – всплеснула руками Марьяна. – Лягушачьим отваром?

– Может, и отваром, – не стал спорить Витольд. – Лишь бы результат был. Меня она быстро на ноги поставила, да и скольких еще до меня.

– Моя бабушка тоже знающей была, – сипло подтвердил Игнат. – Всегда людям помогала, до того, пока…

«Пока не умерла, – хотел сказать он. Но на самом деле в голове крутилось совсем другое: – До того, пока не отдала Званку на растерзание нави…»

Поэтому Игнат не окончил фразу и отвел глаза. Марьяна истолковала это по-своему, ласково погладила его по заросшей щеке:

– Все будет хорошо, Игнаш. Все сделаю, чтобы тебя на ноги поднять, – и обернулась к Витольду: – Где, говорите, эта знахарка живет?

Охотник развернул потрепанную карту, сплошь усеянную чернильными пометками.

– Вот здесь весь мой маршрут указан. Тут я последний раз заправился, тут бивак разбил. Здесь на меня волки и напали.

Он ткнул карандашом в карту, и Игнат приподнялся на локтях, стараясь не обращать внимания на простреливающую боль.

– А почему такой крюк? – поинтересовался он.

На бумаге линия из прямой превращалась в петлю, огибая невидимую на карте, но явно существующую преграду.

– Не проехать по прямой, – пояснил Витольд. – Валежник там. В некоторых местах чуть ли не на полторы сажени поднимается.

Внутри у Игната похолодело, словно стужа подобралась к самому сердцу.

– Уж не тот ли это бурелом, что от Жуженьского бучила начинается? – спросил он.

– Верно, к болотам он и подступает, – подтвердил Витольд. – И, должен сказать, длинный же этот бурелом! На добрые мили тянется. Я многое повидал, а такого дива еще ни в жизни не встречал. Не знаешь, откуда взялся?

«Это вещая птица, – подумалось Игнату. – Птица с человечьей головой летела с востока, махнула крылом – и потекла по земле вода живая…»

А вслух сказал:

– Не знаю…

Витольд вздохнул.

– То-то и оно. Поневоле задумаешься, что руками человека сделано. Вот взгляни, – он поднял карту повыше, чтобы Игнату с топчана было лучше видно. Марьяна тоже с любопытством вытянула шею. – С одной стороны бурелом, как крепостная стена, тянется. С другой – болота подступают. Вот и получается, что ваша Солонь, да Малые Топи, да Живица и еще несколько деревенек будто в чаше лежат, от мира отрезаны. И подступиться к вам можно либо по железной дороге, либо с воздуха. – Он ухмыльнулся и развел руками, будто извиняясь: вот, мол, какая ерунда в голову приходит. – Так вот, мы сейчас совсем недалеко от того места, где бурелом обогнуть можно. А за ним дорога проложена, ровнехонько идет. Так если по ней дальше ехать, а потом в тайгу углубиться и по компасу на север идти, то до знахарки недалеко будет.

– Из-за меня это все, – прошептала Марьяна и на этот раз не смогла сдержать слез. – Прости…

«И ты меня прости, – подумал Игнат. – Ведь не тебя – вернее, не только тебя – бросился я тогда спасать. А совесть свою. Не было мне покоя из-за вины перед Званкой».

Ближе к вечеру внутренний пожар, на время оставивший Игната, возродился с новой силой. Балансируя на зыбкой грани реальности и бреда, парень видел то склонившееся над ним встревоженное лицо Марьяны, то зыбкие, бесформенные тени, вырастающие возле изголовья. И по тайге прокатывался мертвящий хохот, а с еловых лап опадали снежные подушки. Земля отзывалась дрожью, подбрасывала измученное тело Игната.

– Найди… воду, – бормотал он в бреду. – А мы, так и быть, вернем…

– Что ты, Игнатушка? Тебе пить надо?

Кто-то гладил его по щекам, в голосе слышалась тревога. Он открыл глаза.

Влажная салфетка обтерла его губы, щеки, лоб. Игнат вздохнул, закашлялся. Тело мотнуло в сторону, и он ухватился за сидящую рядом Марьяну.

– Они обещали, – прохрипел Игнат. – Только я знаю, что мертвых не вернуть.

– Какие там мертвые, о живых думать надо! – отозвался из-за руля Витольд. Машину тряхнуло на ухабах. Цепляясь за Марьяну, Игнат приподнялся на сиденье.

– Едем, что ли? – спросил он.

– Едем, едем, – басовито пророкотал Витольд. – Ты как, продержишься?

– Продержусь.

Игнат попробовал распрямиться, спину обожгло накатившей болью. Он закусил губу, стараясь удержаться в поминутно трясущейся и прыгающей на ухабах кабине, искоса глянул в окно. Из-под гусениц вездехода взметало снежные вихри, но сквозь белую пелену Игнат увидел тянущийся по обочине бурелом.

Он был сложен не из бревен даже – из целых деревьев, и у основания можно было разглядеть сосны толщиной чуть ли не в три обхвата. Чем выше, тем тоньше и моложе становились сосны, а на самом верху торчал острый частокол обломанных сучьев. Бурелом был неодинаковой высоты, кое-где обветшал и просел, а в некоторых местах и вовсе зияли прорехи. Но, увидев его воочию, Игнат ни на миг не усомнился – это действительно было творение рук человеческих.

Давным-давно, возможно, еще до войны, кто-то выложил эти крепостные стены, отгородив Игнатов мир от чего-то неведомого и страшного. И в памяти тотчас всплыли все слышанные раньше легенды о болотных чудовищах, о поросших мхом лесных людях и о многом, многом другом.

«Не дошли чистильщики до бурелома, – сразу вспомнились слова деда Ермолки. – Даже до бучила не дошли… Не оттого ли, что дальше им ход заказан был? И не оттуда ли приходила навь?»

Игнат инстинктивно сжал Марьянину руку, и девушка спросила взволнованно:

– Худо, Игнат?

Он неопределенно мотнул головой.

– Эх, ребятки, держитесь крепче! – подал голос Витольд. – Сейчас с дороги свернем.

Вездеход качнуло, подбросило на очередном ухабе. Мелькнули и пропали в окне стены рукотворного бурелома, машина нырнула в густой ельник, и ветки принялись наотмашь хлестать по крыше и стеклам.

– Поторопился немного, – в сердцах произнес Витольд. – Раньше времени свернул, что ли. Ну да ничего. Сейчас на колею выйдем.

Двигатель взревел, гусеницы давили хрустящие сучья и вывороченный бурей молодняк. Игнат повалился на Марьяну, та ухватилась за него, и обоих мотало из стороны в сторону, как горошины в кипящем бульоне. Вездеход упрямо перевалил через овраг, потом напоролся на особенно толстый и острый сук, и что-то с мучительным треском лопнуло под днищем. Ребят подбросило, и Игнат больно стукнулся макушкой о потолок. Потом, падая, ударился спиной о край сиденья. Ему показалось, что внутри разорвалась небольшая бомба. Ударная волна прокатилась по всему организму, болевые осколки вонзились в легкие, и на какое-то время Игнат перестал дышать.