Елена Ершова - Неживая вода

– Так не ночь еще, – возразил Игнат.

– Делай, что говорю! – прикрикнул на него Эрнест. И, заметив, как набычился парень, добавил, уже смягчаясь: – Не обижайся. Я ведь тут не впервой хожу. Еще пару миль – и болота начнутся. А на болотах ночевать нам вовсе не с руки.

Игнат спорить не стал и принялся устанавливать палатку, что было для него уже привычным делом.

– Надеюсь, ни волки, ни медведи нам сегодня сон не испортят, – буркнул он.

Эрнест усмехнулся и ответил:

– Волки сюда не суются, стороной обходят. Места гиблые.

– Ладно, не пугай, – отмахнулся Игнат. – Будто раньше по другим ходили.

Тьма подкралась незаметно, на цыпочках, обернула лес темной шалью, погасила последние проблески дня. Игнат запалил костер, и оранжевые язычки выхватили из сумрака изломанные силуэты елей, которые, словно сказочные горбуны, обступили лагерь путников и замерли в ожидании, прислушиваясь к разговору.

– Если места нехорошие, то почему не охраняются? – спросил Игнат.

Эрнест пожал плечами.

– А чем тут поживиться? Только утварь для коллекционеров и можно найти. Самое ценное эгерская армия сожгла при отступлении, а чистильщики что могли спасти, то вывезли и грифом «секретно» припечатали. До остального никому дела нет. Вот ворота и стоят без надобности, ориентиром служат да напоминают, что опасно сюда неподготовленным людям соваться. Зверья здесь нет, ягода не родится.

«Совсем как в Солони», – подумал Игнат.

Он первым вызвался нести дозор и, отправив Эрнеста спать, придвинулся к огню, плотнее завернулся в теплый овчинный тулуп. Ружье Игнат поставил между колен и смотрел, как играет, потрескивает пламя, время от времени выплевывая в небо горячие искры. Огонь успокаивал, манил теплом и покоем. Таким же огнем осветила его душу Марьяна. Да только Игнат сам погасил его, отступил во тьму, и казалось ему теперь – не ветер ерошил мех на вороте тулупа, а мертвячка гладила бесплотной рукой.

Вот сейчас обнимет она сзади. Вот шепнет в уши: «Игнаш-ша…»

Парень очнулся от дремоты, выпрямился и огляделся.

Туман стлался у самой земли, грязным бинтом стягивал изломанные кости деревьев. Где-то раздавались сырые чавкающие звуки, словно кто-то, причмокивая, пил из крынки топленое молоко. Потом послышался тяжкий и глубокий вздох.

Игнат подскочил, спросил негромко:

– Кто здесь?

Голос прозвучал глухо и сорванно, пальцы судорожно вцепились в приклад.

Тишина.

Ветер улегся. Деревья гнули к земле уродливые макушки, будто кланялись Игнату в пояс: не гневайся, пан, пугать тебя не собираемся. За ближайшей елью почудилось движенье.

Облизав губы, Игнат шепнул:

– Званка?

И замолчал, ожидая ответа, всмотрелся напряженными глазами в клубящийся, будто подсвеченный изнутри туман.

Но это была не она.

От ближайшей ели отделилась фигура: шаль соскользнула с головы, плетью упала за спину темная коса.

– Марьяна?

Кинуло в жар. Из-под шапки на лоб выкатились крупные градины пота.

– Холодно-то как, – жалобно прошептала Марьяна и зябко охватила себя за плечи.

Разве не уехала она на родину? Сколько с той поры времени утекло, сколько дорог исхожено. Ждали впереди гнездо вещей птицы и потаенный родник с мертвой и живой водой, в который всей душой верил Игнат, но не верила Марьяна.

Но теперь она была здесь – озябшая на морозе, растерянная, живая…

– Не могла я уехать, Игнаша, – тихо сказала девушка и заплакала. – Ведь люблю я тебя! Полюбила сразу, как только увидела. А ты оставил. И ради чего? Ради костей, давно истлевших? Ради дурацкой фантазии?

Сердце заныло, сжалось от нахлынувшей вины. Ружье выпало из ослабевших пальцев, глухо ударилось о землю.

– Прости, – выдохнул Игнат и шагнул навстречу.

Марьяна отступила.

– А если не любишь, – сглотнула она злые слезы, – зачем обещал мне? Зачем обесчестил? Опозорил перед добрыми людьми. На смех поднял.

Она вытерла ладонью лицо и отступила еще дальше, в туман. Игнат потянулся следом. Волны вины окатывали его с головы до ног. В ушах шумела, пульсировала кровь.

– А если любишь, то докажи! – продолжала Марьяна. – Докажи прямо сейчас! Обними меня, Игнат!

Она остановилась: осинка на промозглом ветру. Игнат подошел, решительно взял за руку и удивился, обжегшись о ледяное прикосновение.

– Да ты совсем замерзла!

Поднес ко рту ее маленькую и узкую ладонь, подышал на пальцы. Марьяна прижалась к нему продрогшим телом. Глаза, круглые, серые, подернутые весенним подтаявшим ледком, смотрели строго и требовательно.

– Любишь? – просяще выдохнула она.

– Люблю, – в ответ шепнул Игнат.

И потянулся, чтобы поцеловать. В последний момент ноздри защекотал болотный гнилостный запах, но Марьяна уже крепко обвила Игната руками, прижимаясь все теснее, словно хотела раствориться в нем без остатка. Пила поцелуй долго, сладко, и воздуха уже не хватало, и ноздри забило вонью стоялого болота.

Игнат попытался отстраниться. Пальцы уперлись в мягкую Марьянину грудь и, не встречая сопротивления, погрузились в плоть, будто в тесто. Волна панического страха захлестнула с головой. Продолжая давить ладонями в эту кисельную жижу, Игнат сделал над собой усилие и рванулся. Раз, другой…

Чавкнула, облизнувшись, текучая мгла. Игнат жадно вдохнул, но вместо морозной свежести ощутил заполнивший ноздри гнилостный смрад болота. Закашлялся, открыл слезящиеся глаза.

И не узнал своей Марьяны.

Ее голова вспучилась волдырями, расплылась, теряя очертания. Тело раздулось, как пузырь, наполненный газами и гнилью. Из-за спины чудовища выхлестнула коса – плотная струя грязи, – закрутилась вокруг Игната, сдавила грудь. Он попробовал рвануться снова, но лишь глубже провалился в трясину. Тогда существо, что было некогда Марьяной, улыбнулось, отчего пузырь лица раскололся надвое.

– Игнаш-ш… – имя вышло из трещины рта вместе с вонью прелого болота.

И голова существа взорвалась.

Игната обдало сгустками разлетевшейся грязи. Он зажмурился, попытался закричать, но рот плотно забило тиной. Игнат задыхался. Боль в легких стала столь невыносима, что казалось, они сейчас лопнут, как перекачанные воздухом шары.

И тотчас где-то совсем рядом громыхнул выстрел.

Уши Игната заложило. Он слышал шипение и свист, который мог бы исходить из проколотого колеса. Грязевая подушка скользнула с лица, позволяя Игнату дышать снова. Он сделал несколько судорожных глотков, закашлялся, подавившись болотной тиной. Выстрел повторился.

Игнату показалось, что его толкнули в грудь. Он качнулся, но не упал – колени все еще плотно держало кольцо болота.

– Эй, парень! – послышался знакомый голос. – Ты в порядке?

Игнат отплевался от грязи, отер ладонью лицо и едва разглядел склонившуюся фигуру Эрнеста. Держа в одной руке ружье, другой он хватался за дерево.