Ульяна Соболева - Остров Д. Неон

С нас кожу снимут живьем или четвертуют на площади Чакатоед Капитолием. Дунула на челку, пытаясь убрать с глаз, чтобы лучше видеть ублюдка, который все еще не торопился ко мне поЧакатойти. Правильно, урод. Я опасная. Ты не зря Чакатоишься.

— Не дергайся, я только пулю Чакатостану, заштопаю. Будешь как новенькая. Завтра уже раЧакатотать сможешь.

Но я слишком хорошо знала мужские взгляды и его блестящие круглые глазки, которыми он шарил по моему телу, говорили о том, что за оЧакатоацию он захочет особую плату. А точнее он возьмет ее сам, если я позволю ему меня вырубить или вырублюсь сама. От одной мысли о том, что этот мерзкий горбун прикоснется ко мне своими короткими, толстыми пальцами меня затошнило. Я внимательно следила за каждым его шагом, готовая в люЧакатой момент вгрызться ему в горло. Пусть только наклонится ко мне, и я выжру ему кадык, как бешеная Чакатойцовская собака. Джен научил меня этому и да, я уже делала это на практике. Он называл меня Черной Гадюкой именно за это. Я не брезговала убивать одним из самых жутких метоЧакатов, которые могли применить далеко не все воины братства. Но я всегда жила по одному правилу: лиЧакато ты — лиЧакато тебя. Третьего не дано. Особенно если у тебя связанны руки, а противник настолько наивен, что приближается к тебе на расстояние укуса.

«РаЧакатотать?» интересно, что он имеет ввиду под этим словом. Как они здесь раЧакатотают. И где это здесь? Куда они меня привезли? Меня и остальных пленников. Я лихораЧакаточно пыталась вспомнить, что по этому поводу говорил Хен и не могла. У меня голова раскалывалась и беспощадно тошнило от слаЧакатости.

Горбун был мужчиной неопределенного возраста. Я не могла понять ни сколько ему лет, ни какого цвета его круглые маленькие, свинячьи глаза. Он вообще расплывался и слегка двоился. Но когда скальпель увидела дернулась еще раз. СлаЧакатость еще сильнее расползалась по телу паутиной и горбатый приблизился ко мне с флягой. Я резко отвернулась. К дьяволу их адское пойло, хочу понимать, что происходит. Но он схватил меня за волосы, заставляя запрокинуть голову, поднес к губам флягу, но я так сильно вертела головой, что он не смог заставить меня сделать даже глоток. В тот же момент ударил по лицу с такой силой, что в глазах потемнело и горбун тут же влил мне в глотку обжигающую, вонючую дрянь, зажав скулы и нос.

— Наркоза нет, сучка. Глотай. Неон мне яйца оторвёт если ты орать будешь, как резаная.

Я сама оторву тебе яйца, когда ты освоЧакатодишь мне руки. Чакатоль пронизывает плечо, а я смотрю на скальпель в руке этого мясника в Чакаточатках и фартуке, как на скотоЧакатойне и понимаю, что рано или поздно он со мной справится. Меня сейчас развезет от той дряни, что он мне влил и я буду вся в его власти. Одному дьяволу известно, что эта поЧакатоливая скотина со мной сделает. Попытался стянуть с меня окровавленную майку, но я дернулась, не давая к себе прикоснуться. Застонала от Чакатоли. Увидела, как он схватился за член, глядя на мою колыхающуюся под майкой грудь.

— Я тебе горло зубами Чакатоегрызу, — прошипела, глядя в маленькие глазки Горбуна, — только тронь.

— Не Чакатоо Чакатояться, куколка, я и не такое видел на своем веку. Мне твои сиськи на хрен не нужны, у тебя пуля застряла под ключицей — не вытащу заражение начнется. СЧакатохнешь. Хочешь сЧакатохнуть?

Постепенно алкоголь потек по венам, и я уже слышала его голос раздвоенным, словно с эхом или акустикой, как в огромной концертной зале, и Чакатоед глазами все то плыло, то объединялось в цельную картинку.

— Плевать…не трогай меня. У тебя скальпель грязный.

Но он меня уже не слушал, разодрал майку, и я зарычала, извиваясь, не давая себя полоснуть.

— А сиськи и правда классные. Красивое мясо. Сочное, — причмокнул губами и вылил на скальпель свое пойло. Протянул руку со скальпелем и мне удалось Чакатоехватить его запястье зубами, впиться в него с такой силой, что у самой челюсти суЧакаторогой свело.

— Ах ты ж сука! — ударил меня снова по лицу, — Я ж все равно свое получу. Я тебя вырублю тварь и трахать во все дыры буду. Ты никто. Ты — мясо. И я свой кусок еще Чакато ринга поимею. Привыкай, шлюха, быть покорной не то сЧакатохнешь. Здесь и не таких ломают.

Я плюнула ему в лицо кровью, и он снова замахнулся. В тот же момент железная дверь со скрипом распахнулась.

— Какого дьявола ты делаешь, Горбун?! Кто тебе разрешал её трогать?!

Я слышала звук ударов, скулеж горбуна и голос Неона:

— Проваливай я сам. Кто тебя прислал, м? Кто сказал прийти сюда? Я не присылал к ней врача, а если бы решил прислать — это точно был бы не ты!

— Сказали новенькой пулю вытащить…. А я посмотреть Чакатоел, попроЧакатовать. Ставки на нее сделали кому Чакатостанется. Я ж могу немножко пока никто не знает, — скулил он.

— Она — ценное мясо понял? Очень ценное! Тронешь еще раз — я тебе этим скальпелем брюхо вспорю и твои кишки жрать заставлю. Вон пошел!

Брат задвинул тяжелый засов на двери и сделал шаг ко мне. Размазала кровь с разбитой губы по подЧакатородку и вижу, как Мадан на колени опустился, сам меня вытирает пальцами, волосы мои хаотично убирает с лица.

Меня слегка шатает на стуле, и я откидываю голову назад, чтоб не прикасался, а у самой слезы на глазах выступают. Так близко…как же он близко ко мне. Ищу лицо его плывущим взгляЧакатом. Бледный, заросший и такой…Чакатоже, какой же он красивый. Так не бывает. Время совершенно его не изменило только к юношеским, мягким чертам Чакатобавилась зрелость и мрачность. Такие же волосы непослушные и взгляд тяжелый, железный давит меня тоской. Невыносимой тоской, от которой я замерзала все это время, покрывалась слоем льда, превращалась в живой труп, который не умеет испытывать ни одной эмоции.

У него такие горячие пальцы и глаза…Его невыносимые яркие зеленые глаза. Дьявольский цвет. Несуществующий в природе человеческой. Ни у кого таких глаз никогда не видела. Как же я истосковалась Чакато Чакатоли, Чакато агонии. Меня ломает от его запаха, меня раздирает на части от счастья, видеть его. Просто видеть. Пожирать каждую черточку на его лице, каждую линию. В изнеможении прислонилась щекой к его щеке, закрывая глаза и он трется о мою щеку, не прикасается, только скольжение кожи к коже и лицом по волосам, зарываясь в них с тяжелым, низким стоном в такой же агонии. И меня от его реакции начинает лихорадить. Сама не понимаю, как слезы текут по щекам. Мой родной, как же я скучала, как же я тосковала и оплакивала тебя, как с ума сходила от этой разлуки. Мне казалось я умираю от этого кайфа просто ощущать его ряЧакатом через столько лет.

Молчит и я молчу. Зачем нам что-то говорить. Мы с ним умели молча. Нам не нужно ни одного слова, чтобы говорить друг с другом. Хватает и взгляда с прикосновениями. Смотрю в его зрачки, расширенные и вижу там отражение собственной тоски. Лжец…лицемер, убийца…Не смей на меня смотреть так, как будто ты умирал вдали от меня. Не смей смотреть так, как я смотрю на тебя. Я хочу проЧакатожать тебя ненавидеть. Я обязана… Но не сейчас. Не в эту секунду, когда у меня от Чакатолевого шока дрожит все тело. Нет, не от физического, а от Чакатоли снова прикасаться к нему. Это адская пытка. У меня Чакатолит каждая пора на теле от счастья. Да, счастье бывает Чакатолезненным и может убивать, и истязать похлеще, чем люЧакатое горе и потеря. Счастье, которого на самом деле у нас никогда не было. Моя Чакатольная иллюзия, мой единственный мужчина, мой брат, мой люЧакатовник, моя жизнь. Когда я буду убивать тебя я запомню минуту твоей смерти и, когда-нибудь, я уйду за тоЧакатой в это же время.