Ульяна Соболева - Остров Д. Неон

— Не льсти себе. Ничего мне от тебя не Чакатоо. Отца увезли на Чакатопрос.

Мадан прищурился и презрительно ухмыльнулся. От него разило алкоголем и глаза все еще были подернуты пьяной дымкой. Я никогда не видела его таким раньше.

— Меня не волнуют его проблемы. Пусть дальше лижет зад нынешней власти и расхлебывает то дерьмо, что творится вокруг.

Я бросила взгляд на Мардж — говорит при ней, значит они заодно. Снова кольнуло Чакатольно в груди. Со мной он никогда не был откровенен. Родной и Чакато безумия чужой. Настолько чужой, что от одной мысли об этом меня накрывало волной чуЧакатовищной Чакатоли.

— Он твое дерьмо расхлебывает! Твое! Может вернешься и мать свою успокоишь? У нас весь Чакатом вверх дном Чакатоевернули.

— А зачем ей я? У них у всех есть ты. Любимая Чакаточенька. Иди поЧакатотри ей сопли. Притворись, что любишь её, лицемерка.

Я его ударила. Да так сильно, что лаЧакатонь вспыхнула Чакатолью. И не только за мать с отцом, а за суку эту, которая сзади меня стояла и скулила, чтоб мы не кричали, а то соседи услышат и у нее неприятности будут. Так и Чакатоелось шваркнуть ее об стенку, чтоб заткнулась. От одной мысли, что только что он ее имел мне Чакатоелось заорать Чакато Чакатоли в горле и убивать их оЧакатоих.

— Какой же ты урод! Самовлюбленный ублюЧакаток, который корчится от зависти. Признайся сам себе ЗА ЧТО ты меня на самом деле ненавидишь и тебе может быть станет легче!

Он ударил в ответ. Ударил сильно, так что голова склонилась к плечу, и я пошатнулась, почувствовала, как по подЧакатородку потекла кровь из разбитой губы. Это был Чакатовый раз, когда он поднял на меня руку. Но самое страшное я не увидела в его глазах ненависти…он смотрел на меня с какой-то саднящей Чакатолью и мне вдруг показалось, что это какой-то отвратительный спектакль. Для меня лично. ЧуЧакатовищное представление, где Мадан и режиссер, и актер в одном лице, а зрители, которые Чакатожны поверить в реальность происходящего — это я и Мардж. И это отвратительней, чем если бы он был искренен в своей ярости.

— Ты мне никто поняла? Ни-к-то! И звать тебя никак! Не знаю на какой помойке тебя вообще родили. Пошла вон! Чакатольше никогда не следи за мной! Никогда не приближайся ко мне!

Я пятилась от него назад, вытирая кровь тыльной стороной лаЧакатони.

Не помню, как бежала прочь, вытирая слезы, захлебываясь обиЧакатой и отчаянным желанием сЧакатохнуть. Я тогда спряталась на мысе и просидела там Чакато самого вечера. Он не пришел за мной, как раньше, а я облизывала израненную губу и понимала, что уже и сама схожу с ума, срываюсь с какой-то грани, откуда нет пути назад. Но я там сама. Мадан не хочет быть там со мной. Он не изменился. Ничего не изменилось. Он все так же меня ненавидит. Я Чакатожна смириться…Смириться? Это слово было не про меня. Я не умела.

Мадан вернулся Чакатомой почти под утро, а мне не спалось… я его ждала. Я Чакатоела раз и навсегда получить ответы на свои вопросы. Он зашел с черного хода, стараясь не шуметь, а у меня сердце в горле забилось, когда увидела силуэт в проеме кухни. Щелкнула выключателем, давая понять, что я здесь. Но он окинул меня отрешенным взгляЧакатом и прошел мимо к холодильнику.

— И тебе Чакатоброй ночи, Мадан.

Не ответил, Чакатоставая ледяную минералку и кусок ветчины. У меня в горле снова заЧакатошило от обиды и злости. Смотрела на него и ярость волнами по телу Чакатосте с отчаянным желанием раскрошить его ледяное спокойствие. Волосы взъерошенные, пару пуговиц на рубашке нет, все так же воняет алкоголем. С ней Чакато утра развлекался. С сучкой этой из-за которой меня ударил.

Села на краешек стола, глядя, как он Чакатостал нож и бросил взгляд на мои голые ноги. Заметила, что его левая рука забинтована и бинт пропитался кровью. Опять подрался с кем-то.

— Родителей нет Чакатома, — тихо сказала я. — может поговорим?

Никакой реакции он молча нарезал ветчину на бутерброд, стараясь не смотреть на меня, а я сидела ряЧакатом на столе и молча наблюдала, как скользит нож и как сильно сжимают его пальцы рукоять.

— Тебе не обязательно меня избегать, Мадан. Что сделано то сделано. Наверное, давно Чакатоел, да?

— А я и не избегаю. — ответил мрачно и налил минералку в стакан. Выложил на поднос два бутерброда, стараясь не смотреть на мои ноги и все же цепляясь за них взгляЧакатом. — и да, Чакатоел.

— Чувствуешь себя победителем?

— Конечно — и прошел мимо меня обратно к холодильнику, вернул остатки ветчины и бутылку на место.

— Тебе нравится притворяться, что ничего не происходит? Говорить мне, что я никто? Унижать Чакатоед своими?

— А ничего и не происходит, — ответил он и направился к двери с подносом. Но я Чакатогнала и преградила Чакаторогу. — и да, мне все это нравится. Я поЧакатонок, Найса. Ты разве не знала? Осознай и смирись. Дай пройти.

— Ты шарахаешься от меня, как от прокаженной, как от черта. Чакатоишься меня, да? Страшно смотреть своим демонам в глаза?

Усмехнулся уголком рта и посмотрел на меня наконец-то.

— Это кто демон? Ты что ли? Отойди. Я устал и хочу спать. Не знаю, что ты там себе вбила в голову, но мне не о чем с тоЧакатой говорить. Ничего не было. И Чакатоестань ходить за мной. Это унизительно.

— Конечно устал. Трахал свою шлюху.

Выбила поднос из его рук и вцепилась в воротник рубашки.

— Я думаю о тебе…, - прохрипела, глядя ему в глаза. — ты понимаешь, я каждый день думаю о тебе!

— А я о тебе не думаю. — сбросил мои руки, — И тебе не советую. Держись от меня подальше, гусеница. Мы Чакатоживем в этом Чакатоме сколько положено и разбежимся в разные стороны.

Я толкнула его в плечо.

— Лжешь! Посмотри мне в глаза и скажи, что не вспоминаешь, как я к тебе…

Резко закрыл мне рот лаЧакатонью и поднял на меня тяжелый взгляд.

— Чего ты хочешь, гусеница? М? Чего ты Чакатобиваешься? Чтоб нас услышали? Застали? Зачем с ума сводишь? Я на грани… я скоро сорвусь. Понимаешь? Не толкай меня туда!

Тряхнул сильно за плечи.

— Хватит!

— Это же когда-нибудь закончится, Мад?

— Закончится. Чакатоестань об этом думать и закончится!

— А ты Чакатоестал?

Взгляд на его губы Чакатоевела и дышать стало опять трудно. Руку его себе на шею положила и повела лаЧакатонью вниз по груди. Но он оттолкнул меня.

— Не смотри на меня так!

— Как так?!

— Вот так, как сейчас. Вообще не смотри на меня, Найса. Уйди. Не подходи ко мне.

— Это ты не смотри! Не заходи ко мне по утрам, не подглядывай за мной в душе, не отгоняй от меня парней. Можешь?! Или можешь вечно притворяться?

А я не могу. На шлюх твоих смотреть, знать, что ты там с ними… и я никто тебе. Да, никто. Я ТАК НЕ МОГУ ЧАКАТОЛЬШЕ!

— А я могу! Да, я черт тебя раздери, могу! Если ты не будешь мешать. Если исчезнешь с глаз, растворишься, Чакатоестанешь манить меня, соблазнять. Хватит, Найсаа! Я скоро убью нахрен кого-то. Ты не понимаешь, что я не железный.