Галина Чередий - Ключик

— Мне кажется, единственное, что изменится, это то, что тех, кто нас ненавидит и боится, станет в разы больше, — обреченно покачал головой парень.

— Ты совсем не веришь в людей, Сидда?

— Ты удивишься. Я здесь такой не один. Очнется твоя женщина, можешь спросить у нее.

— Спрошу. Но скажу и тебе, и ей. Люди разные. И большинство из них хорошие. Совсем не те твари, только обликом на них похожие, которых вы знали всю свою жизнь.

— Может, все это и так. Но какое это все, на хрен, имеет значение, когда ты здесь с нами, такой же беглец и теперь еще и военный преступник?

— Возможно и никакого больше. Но только прямо сейчас. Но ничего не остается неизменным и статичным в жизни, так что еще посмотрим.

— Ага. Посмотрим, — Сидда, делая вид, что потерял интерес к теме, откинул голову и прикрыл глаза.

— Но, если честно, я бы хотел вернуться… будь все по-другому, — еле слышно пробормотал он, спустя несколько минут.

Они надолго замолчали, продолжая прислушиваться к происходящему за камнем. Пич открыла глаза и посмотрела на Харриса, не сводящего взгляда с ее лица.

— Насколько все хреново? — спросила она, делая попытку подняться.

— Да лежи ты уже! — удержал ее Эйден. — Все пока без изменений.

— Ну, кое-что поменялось, — ответила девушка, оглядывая свод пещеры над ними.

— Мы заняли стратегически более выгодную позицию, — не открывая глаз ответил Сидда.

В этот момент послышался звук тихой возни, и из укрытия Айчин медленно вышла вторая женщина. Ее одежда была вся в бурых разводах крови и изодрана, но держалась она удивительно прямо для того, кто еще недавно не подавал признаков жизни. А вот как раз сама Айчин как будто стала меньше ростом и ссутулилась. Она что-то тихо говорила своей жрице, в то время как та будто пыталась сжечь всю команду яростным взглядом сильно раскосых глаз с красноватыми радужками. Айчин практически тараторила, похоже, увещевая, и стараясь то ли отвлечь внимание, то ли успокоить женщину, но жрица практически не замечала ее.

— День добрый, мэм, — приветствовал ее Кирос, поднимаясь с пола пещеры. — Рады видеть вас на ногах!

Остальные же подобрались, незаметно проверяя оружие и ожидая чего угодно.

От слов Кироса женщина дернулась так, словно он нанес ей удар по лицу, и издала звук, мало свойственный человекоподобному существу. Скорее уж какой-то глухой рокот, пронизанный насквозь откровенной неприязнью. Она заговорила низким голосом, не отрывая от них убийственного взгляда, но обращаясь не к ним. Хотя они при всем желании не смогли бы понять ее. Единственное, что было очевидно и без всякого переводчика — им, мягко говоря, не рады. В каждом слове было море гнева и ненависти, которая росла вместе с тем, как голос женщины возвышался, начиная резонировать под каменными сводами.

— Какого хрена этой стерве надо! — вскинулась Пич.

В этот момент из недр пещеры докатился жуткий звук, больше всего напоминающий яростный рев беснующегося зверя. Жрица замерла, будто каменея, а потом шумно набрала воздуха в легкие, словно намеревалась обрушить на них воплем всю толщу нависающей скалы. Но тут Айчин решительно встала перед своей жрицей и резко и повелительно вскинула раскрытую ладонь. Все присутствующие ощутили странное колебание пространства, и жрица будто подавилась воздухом, тут же сдуваясь.

Айчин стала страстно жестикулировать, очевидно, возражая и пытаясь что-то доказать. Но все ее доводы гневно отвергались. Спор двух женщин длился несколько минут. Потом жрица практически выплюнула в лицо Айчин несколько слов, и девушка отшатнулась и согнулась, как от боли, но быстро выпрямилась и ответила тихо, но решительно, качая головой. Жрица сделала жест рукой, будто отсекая что-то от себя, и, развернувшись, прихрамывая поплелась к выходу. Айчин потянулась за ней, пытаясь поддержать, но та отмахнулась от нее движением, полным омерзения.

— Что это было? Этот рев? — наконец решился спросить Кирос, когда спустя несколько минут никто так и не нарушил тягостно повисшего молчания.

— Все хорошо. Все идет как надо, — ответила Айчин не оборачиваясь.

— Уверена? Что-то звук мало был похож на человеческий, — Пич смотрела в спину иномирянке недоверчиво, но уже без прежней злости.

— Вот именно. Если бы все было плохо, то мы бы после всего шума уже лицезрели монстра в лице вашего друга. А его, как видишь, нет. Но все же советую вам вести себя потише.

Никто, даже Пич, не произнесли ни слова, когда девушка, постояв еще с поникшей головой несколько минут, вышла наружу и уселась посреди ущелья прямо под палящими лучами на пятки, глядя вслед ушедшей жрице.

Каждый погрузился в собственные мысли, которые вовсе не становились веселее с каждой следующей минутой бесконечно тянущегося ожидания.

Сознание возвращалось к Сейму медленно, но абсолютно не мучительно. Это и было самым первым его ощущением — полное отсутствие боли. А еще нечто восхитительно теплое, будто плотным коконом укутывающее его тело и сознание, заставляя его пребывать в состоянии бесконечно длящейся эйфории. Лишь спустя какое-то время он стал различать, что это вызывающее блаженство окружение делится на некие части. На голос, говорящий слова, которых ему не различить, но Сейм знал, что желал услышать их целую вечность. На запах, самый лучший из возможных, погружающий его одновременно в покой от самого факта своего наличия и будящий бесконечную череду желаний и чувственных видений. А еще было прикосновение. Нежное, неспешное, трепетное. Единственно желанное из всех возможных. Необходимое, как ничто в мире. Прикосновение его Эммы. Монстр уже не бесновался, он, скорее уж, тоскливо скулил и ревниво порыкивал, неохотно отступая и возвращая ему контроль. И теперь Сейм прекрасно понимал его чувства. Он словно самый преданный во вселенной зверь уже начинал тосковать по своей обожаемой хозяйке, еще даже толком не расставшись. И ему было плевать, что разделять их с ней будет мизер — призрачная стена сознания Сеймаса, и он сможет по-прежнему взирать на Эмму его глазами, осязать его кожей. Все равно для монстра это было невыносимо болезненной разлукой, с которой он, однако, смирялся, повинуясь мольбе в голосе их любимой.

— Пожалуйста, — шептала она, лаская его безумно чувствительную сейчас кожу дыханием. — Вы для меня едины. Вы для меня любимы. Вы равно для меня важны, потому что мои. Но сейчас нам всем нужен он, — на этих непонятных всех монстру плевать. — Мне очень нужен он, — а вот этому он уже не мог не повиноваться.

Медленно и нехотя монстр соскользнул в привычную для него часть сознания Сейма и свернулся клубком, вроде и сыто расслабленный, и при этом всегда готовый снова рвануть на поверхность, если опять найдется сила, угрожающая их женщине или пытающаяся их разъединить. И теперь занимаемое им место больше не было тюрьмой с крепчайшими ментальными замками. Нет, монстр больше не соглашался на заключение, лишь на добровольное отстранение. Он покорно уступил, оставляя за собой право вернуться. И в этот момент все ощущения вернулись к Сейму в полном объеме, обрушиваясь на него восхитительно приятным и при этом тревожным каскадом.