Ольга Романовская - Лед и пламень

То, что я приняла за одеяло, оказалось выцветшим покрывалом, достаточно большим, чтобы укрыть двоих. Кровать полностью соответствовала рассказам Филиппа: старинная, резная, даже с пыльным пологом, но на редкость жесткая. Из мебели в комнате нашлось еще два стула. На одном горкой свалена чистая одежда: мужская рубашка и брюки. Поверх Филипп положил мое белье, значит, остальные вещи тоже для меня. Вторая кучка – брюнета.

От стен веяло холодом, а из высокого узкого окна и вовсе безбожно дуло. Интересно, успею добежать до стула и одеться до того, как замерзну? Где же простыня, в которой я плутала по замку в темноте? Спальню я нашла с трудом и основательно продрогла. Ну Филипп, ну и объяснил!

Простыня валялась на полу. Я подхватила ее, завернулась и перебежками добралась до стула. Филипп не проснулся: умаялся. Как только сил на любовные подвиги вчера хватило? Укрывшись в дальнем углу, я торопливо оделась. Рубашка и брюки ожидаемо оказались велики. Туфли терли босые ноги, но я не жаловалась. Быстро заплела волосы в косу и рискнула подойти к окну. Надеюсь, потолок не обвалится на голову?

Чтобы забраться на подоконник, пришлось встать на цыпочки и подтянуться. Брюки соскользнули, сквозняк с радостью наградил ноги «гусиной кожей». Нужно найти пояс, а то вечно придется штаны придерживать.

– Какой дивный вид!

Я едва не упала, чудом удержавшись за каменную плиту, а Филипп как ни в чем не бывало продолжал:

– Только без панталончиков лучше. Снимай и иди сюда. Вчера ты так и не научилась ездить верхом, зажалась. Сейчас, полагаю, порадуешь спасителя доброй скачкой. Люблю утренний секс!

Брюнет аж причмокнул от предвкушения удовольствия.

Обернувшись, я укорила бесстыдника:

– Как вы можете?! Я невеста Геральта!

– Ты его наложница, – поправил Филипп. – Ничего дурного я не делаю, наоборот, помогаю тебе избавиться от комплексов. Заодно скоротаем время. Или ты разборчивая? Так вроде, – он осмотрел себя ниже пояса, – тут все в порядке. В роду Соуренов у всех с мужественностью хорошо. Выше тоже ничего так. Раненый – да, но это от тебя зависит. И приласкаешь, и полечишь. Не все же Геральту.

Я проигнорировала слова брюнета – навсей остается навсеем, а Филипп никогда тактичностью не отличался, – и наконец-то взгромоздилась на подоконник. Увы, он не оправдал ожиданий. Окно оказалось пыльным и грязным и чуть искрилось защитными чарами, поэтому я не решилась его протереть. Так и сидела, уставившись на остатки старой паутины.

– Не трудись, жилья поблизости нет, – зевнул Филипп. – Слезай! И ко мне привыкай. Если останусь жив, а Геральт не наиграется, станем часто встречаться.

Оказалось, слезть гораздо тяжелее, нежели забраться наверх. Помучившись, я поняла, что только оцарапаю ноги, и, переборов смущение, попросила Филиппа помочь. Тот фыркнул, но подошел, протянул руку.

– Сп-пасибо, – с трудом выдавила я, не зная, куда деть глаза.

Уши горели, щеки тоже полыхали румянцем.

Хоть бы прикрылся!

Наслаждаясь моими мучениями, Филипп погладил меня по икрам и запустил пальцы в запа2х панталон. Я вздрогнула и отчаянно дернулась, когда подушечки принялись терзать чувствительный бугорок. Неужели все начнется вновь и я утону в пучине разврата? Не желаю! Я даже не знала, чего боялась больше: новой близости или того, что против воли испытаю возбуждение? Я не хотела Филиппа, отбрыкивалась, как могла, но брюнет умело и настойчиво шел к намеченной цели. Без Геральта здесь не обошлось. Неужели делился с другом сокровенным? Иначе откуда ему известны мои маленькие тайны? Ох, как бы при должном усердии он не добился своего! Геральт ведь начинал так же. Никакой любви к навсею я тогда не испытывала, но тот ласками сумел пробудить чувственность.

Я отчаянно сжала ноги и попыталась дать Филиппу по носу. Жаль, руки заняты: держусь я ими, иначе влепила бы оплеуху.

– Ну, не хочешь, как хочешь! – сказал Филипп и, ухватив за ноги, поставил меня на пол.

Продолжения не последовало, я с облегчением выдохнула и привела себя в порядок. Воистину, навсеи – извращенцы! Похотливые животные, для которых нет ничего святого.

Я старательно избегала смотреть на брюнета. Филипп же не спешил одеваться, будто не чувствовал холода. Там, ниже пояса, все по-прежнему находилось в полной боевой готовности, смущая меня и одновременно привлекая точеной красотой. Но брюнета куда больше наготы занимало здоровье. Филипп ловко сотворил бинты из второй сменной рубашки, припрятанной под кроватью, морщась, смыл с кожи кровь, наложил свежие повязки. Я наблюдала за ним и думала, стоит ли помогать. В итоге не стала: злилась за недавнюю выходку.

Брюнет долго мерил шагами комнату, позабыв о моем существовании. От мельтешения рябило в глазах. Наконец Филипп остановился.

– Никого, – с облегчением пробормотал он, сгреб одежду и ушел, крикнув из-за двери: – Так и быть, тебе воды тоже нагрею.

Когда я решилась спуститься на кухню, брюнет уже переоделся и жевал бутерброды.

– Вот, – Филипп махнул на кувшин и таз возле очага.

Кажется, брюнет успокоился и потерял ко мне всякий интерес. Опустив голову на руки, он раскачивался из стороны в сторону. Приглядевшись, я поняла: Филиппа мучили раны. С утра он крепился, теперь же слабость брала свое. Может, и по комнате расхаживал по той же причине: унимал боль.

Укоряя себя за очередную глупость, я предложила помочь. Филипп не ответил, и я на свой страх и риск устроилась на табурете и начала осмотр. Лечить не лечила, просто прощупывала ауру. За ночь Печать демона побледнела, а вот повреждений прибавилось. Видимо, вместе с уходом прежней силы ухудшалась регенерация.

Я прозевала, когда на-ре Филиппа окутало меня черной дымкой. Сердце замерло и на мгновение остановилось. Неужели смерть? Но нет, Филипп со вздохом втянул вторую сущность и разрешил:

– Лечи.

Руки тряслись, мысли витали вокруг побега. Честно говоря, с Филиппом после его мерзкого поведения я возилась лишь из врачебного долга и сознания: только он сейчас может защитить от Элизы и Талии. Забавно, сестры оказались правы, я заинтересовала Филиппа как женщина. Хотя, догадываюсь, его привлекала новизна, моя раса, нетронутость. Пусть я уже не девственница, но по-прежнему неопытна в любви. Насколько я успела понять, это возбуждало мужчин.

Я наскоро стянула края ран и очистила кровь, кое-как заживила и не стала выводить шрамы. Филипп сухо поблагодарил и сунул в руки кружку с травяным чаем.

– Пей, подарит силы. Ты умыться собиралась… Давай, я пока прогуляюсь, с Геральтом потолкую. Можешь съесть, – он указал на бутерброды, – все равно кусок в рот не лезет.

Брюнет медленно поднялся и скрылся за дверью во двор. Я сделала глоток. Чай обжигал губы, оставляя горьковатый привкус. Терпкость и вяжущий вкус полевых трав. Интересно, когда Филипп успел их собрать? Вряд ли прихватил с собой из столицы. Вспомнился чай, который заваривала экономка брюнета. Ничего общего. Наверное, тяжело Филиппу без былой роскоши.