Татьяна Богатырева - Гамбит

Настроение уверенно поползло вверх.

– Я сейчас буду, только до метро добегу!

– Беги быстрее! А ты чего смотришь, ка… – Настасья отключилась.

Лиля накинула на голову капюшон, спрятала телефон и побежала, а то Настасья же съест, не подавится.

Они подружились еще в пятом классе, когда Лиля перешла в другую школу. Новенькой пришлось бы несладко, если б Настя не заявила: кто ее тронет – ух я вас! Чем страшен «ух!», Лиля не поняла, а вот остальные поняли хорошо и трогать ее не стали. Дураков не было – связываться с бешеным колобком.

Прозвище, к слову, было меткое. Темненькая, худая и носатая Настасья характером и впрямь напоминала колобка, который от дедушки ушел, от бабушки ушел, заставил волка с зайцем выкурить трубку мира с коноплей и выстроить себе посреди леса терем-теремок, а из лисы набил чучело и поставил в прихожей.

– Эй, Лиля, куда так несешься? – окликнул ее с автостоянки знакомый голос.

Обернулась: куратор стоял около пожилого «ауди», смотрел сердито. Пожала плечами, крикнула:

– На Арбат! – и собралась припустить дальше, но куратор велел:

– Садись, героиня, подвезу. Почти двое суток в камере, а туда же, бегать. Мне за тебя отчитываться, между прочим!

Не отвечая на ворчание, Лиля благодарно улыбнулась и забралась на переднее сиденье. Пришлось убрать с него плюшевую зеленую белку, малость погрызенную и слегка замусоленную. Собака, наверное. Вон и шерсть прилипла, длинная и рыжая. На колли похоже.

– На старый, на новый? – спросил Михаил, выруливая со стоянки.

– Старый.

– Отлично, мне как раз дальше по Садовому, – кивнул он.

До Арбата доехали быстро – суббота, без пробок. Лиля внимательно выслушала рекомендации на ближайшие два дня: не переутомляться, не злоупотреблять метро, есть побольше фруктов и ничего тяжелого. Пообещала послезавтра быть к четырем в центре, поблагодарила, что подвезли, и выскочила из машины.

На Арбате было людно, шумно. У сувенирного расположились приятели-конкуренты, струнники из консы. Играли маленькую ночную серенаду Моцарта – народ образовывался, проникался и кидал в футляр от скрипки мелочь. Увидели Лилю, закивали, заулыбались. Она тоже махнула в ответ.

Своих услышала издалека – Настасья распевала «Карамболину». С гитарным сопровождением получалось своеобразно, но публике нравилось. Лиля остановилась на минутку, выровняла дыхание, вытащила из рюкзачка флейту и подошла. Настя, не прерываясь, кивнула – мол, вижу тебя, подключайся.

Два часа пролетели незаметно. Сыграли немножко Россини в Сенькиной джазовой обработке, дважды отдали дань любимому Настасьей Гершвину. На «Summertime», как всегда, собралась толпа, кто-то даже подпел. Даже в ноты! На этнику и баллады слушателей тоже хватало, а по случаю солнечной погоды народ не жмотился. В общем, вечер удался.

– На пиво хватит, – резюмировал Сенька, когда буквально в десяти шагах панки принялись расчехлять бас. – Пора сворачиваться.

Нахальных укуренных деток весь Арбат считал стихийным бедствием, но связываться не хотел никто. Потому – просто уходили за пределы слышимости или уходили совсем. Настасья гневно засопела и уже открыла рот – обругать конкурентов. И закрыла – к ним протолкался новый слушатель. Вроде ничего особенного, только в толпе он выглядел как контрабас среди скрипок – вроде родня, но дальняя.

Лиля его сразу узнала. Тот испанский разбойник из кафе, еще улыбался сочувственно – и он же курил на крыльце, точно: высокий, коричневая дубленка, пахнет вишневой смолой. Сейчас разбойник тоже улыбался чуть заметно. А в руках у него была коробочка.

Он бросил что-то в футляр от гитары, подошел к Лиле, достал из коробочки орхидею и протянул ей:

– Играете чудесно.

И смешался с толпой. Настька присвистнула, тронула восковой лепесток ногтем.

– Широкий жест.

Лиля повертела орхидею в руках, посмотрела на Сеньку, прыснула и сунула цветок ему за ухо. Сенька выпучил глаза и заржал, Настасья фыркнула и тоже заржала. Один Мастер Тыква, он же ударник от Бога, он же мизантроп с аккордеоном из районной музшколы, недоуменно пожал плечами и спросил:

– Что, собираемся?

– Неа, – ответила Лиля и уставилась в небо. Уходить расхотелось – захотелось напоследок выдать что-нибудь этакое, чтобы слушатели ахнули. Чтобы посмотрели… не как разбойник с орхидеей, а как… как Эри.

Лиля мысленно выругалась – нашла ценителя! Игрового персонажа! Только что делать, если ее никто не слушал так, как он? Тряхнула головой, поднесла флейту к губам и заиграла вступление. Соль минор, пять тактов до вокала… Мастер Тыква счастливо вздохнул и поднял на стойку свою «маленькую радость» – комплект из восьми там-тамов, собственноручно изготовленных им из долбленных тыкв. Сенька вступил на третьем такте, а потом – Настасья, тихо и проникновенно:

Отвечал ей Тыква, неожиданным для такого нескладного парня мягким басом:

Флейта в Лилиных руках казалась тростниковой дудочкой, вспоминался запах костра, еловых веток, конского пота. И тепло рябинового месяца в ладони…

Флейта вздыхала степным ковылем, плакала дождем, а Лиля почему-то думала о парне из Барнаула, который написал текст песни. Такой же, как они, не от мира сего математик, по выходным сочиняющий сказки и вот такие дивные стихи. Тыква нашел его в Сети, прочитал все недописанные романы и как-то всем им тыкал в нос бумажку со стихами, а они отмахивались. Пока Сенька не сжалился и не прочитал. Он тут же сыграл вот эту, ум-гарскую народную, на пальцах показал Лиле, что тут за флейтовое соло после третьего куплета, а Настасья спела – как само поется. Наверное, это была самая лучшая их песня…

Надо сыграть ее Эри. Ему понравится.

На этой мысли последний проигрыш закончился, Лиля отняла флейту от губ и огляделась. Публика молчала. Даже панки, и те молчали. Слушали. Вот так, в молчании, они собрали инструменты и ушли. Даже пятитысячную бумажку, наверняка брошенную бородатым разбойником из игрового центра, делили без комментариев.

Лишь у метро Сенька спросил ее:

– Проводить тебя? Что-то совсем невесела, подруга.