Татьяна Богатырева - Гамбит

Вместо того чтобы закрыть и забыть, Лиля нажала на увеличение и прочитала: «Хрестоматия для старшего дошкольного возраста». Сказки. Умирающая девочка читает кому-то сказки. Чертов благотворитель, знал, кого просить. Откуда у него это? Здесь явно не модели…

Фотография расплывалась, щеки щипало. Злобно сжав губы, Лиля вытерла глаза тыльной стороной ладони и принялась листать. Коридоры. Виды из окна – на сад и больничный корпус. Палата со скелетами, кто-то из них улыбается и машет рукой. Дети, взрослые, чьи-то руки с яркой кружкой. Беззубая старушечья улыбка. Портрет мертвеца. Снова вид из окна… мертвеца? Осторожно, словно могла спугнуть старую фотографию, Лиля вернулась назад.

На нее смотрело смутно знакомое лицо. Серое. Провалы вместо глаз. Кости вот-вот прорвут кожу. Щель рта. Смутно знакомый мертвец держал перед грудью камеру, побитую и старую. Ни бороды, ни волос, ни бровей с ресницами у него не было, зато был свежий красный шрам на подбородке. Господи, Ильяс… Или нет? Может быть, брат? Если у него брат умер вот так, понятно, почему…

Лиля попятилась от экрана, не в силах оторваться от следующего за ней внимательного обреченного взгляда. Только споткнувшись о бутылку, встряхнула головой и тихо-тихо подкралась к Ильясу. Он так и спал, раскинув руки и приоткрыв рот. И пахло от него все тем же спиртом и кофе. И еще немножко кровью, гноем и больничными кислыми щами.

Присев на корточки, Лиля дотронулась до скрытого бородой подбородка, раздвинула волосы и нащупала едва заметный рубец. Ниточку. На том самом месте. Хотела встать…

Жесткие пальцы схватили ее за руку, тут же расслабились – словно испугались причинить боль.

– Останься, – тихим обычным голосом. – Без тебя мне не жить.

Она обернулась, глянула в колодцы глаз. Оттуда смотрел мертвец, тот, с фотографии.

Закрыв рот рукой, чтобы нечаянно не закричать, Лиля помотала головой. Она сама не понимала, то ли обещает не уходить, то ли отказывается… Она просто не могла больше быть здесь. Сейчас. Вот с этим. Слишком… Нет.

– Я не… – шепнула она и осеклась. Ильяс снова спал. Хмурился во сне, кривился. Но спал.

Тихо, на цыпочках, она вернулась к монитору. Закрыла папку, не глядя больше на фотографии. Выключила компьютер и вышла из студии, тихо закрыв за собой дверь. В холле зачем-то открыла шкаф, взяла с обувной полки кроссовку и подняла в воздухе за шнурки, покачала туда-сюда, как маятник. Потом, решившись, обулась, сунула в карман кошелек и побежала до ближайшей ночной аптеки. И, только вернувшись домой, уже под душем, зажмурилась и позволила себе заплакать. Просто так.

Его разбудил звонок домофона.

Подскочив с кровати, Ильяс сморщился и чуть не взвыл, так болела голова. Да и вообще было отвратно и тухло, а вчерашний вечер помнился смутными обрывками. Как, впрочем, и утро: кажется, проснулся на полу в студии, влез в душ и там же выпил какую-то антипохмельную хрень – откуда она взялась на полочке под зеркалом, черт знает. А потом перебрался в спальню и снова уснул. По крайней мере пахло от него не так гадостно, как должно бы. И одет вроде… да, точно. В душе нашлись свежая рубашка и джинсы. Странно. Лилька, что ли, позаботилась?

Проклиная вчерашнего урода-благотворителя, спирт и собственную дурь – надо же было так нажраться! – Ильяс побрел открывать. Точнее, спрашивать, какого урода принесло в такую рань, и за каким хреном? Посреди холла догадался глянуть, что творится в студии. Если, упаси боже, приперся кто-нибудь из заказчиков… Вот будет вобля-а…

Готовясь увидеть картину «здесь были свиньи», толкнул дверь. Удивленно оглядел чистую и аккуратную студию, принюхался – даже запаха не осталось. Свиньи ушли и за собой прибрали?

Хотел позвать Лильку, спросить… о, черт. Спросить, с чего такая доброта или что он вчера творил? Нет. Сначала выпроводить урода, который барабанит в дверь. С чего это консьерж поутру пускает всяких уродов, а? Спать надо в такое время, спать!

Он так и сказал Вовчику, который уже весь извелся, пытаясь отстучать по косяку что-то этакое. Все равно получалось «спартак-чемпион». Дылда гнусно захохотал, сообщил, что день на дворе, а некий нехороший человек забыл, что у лучшего друга сегодня день рождения.

– Эта, поздравляю. – Ильяс скривился. – Не ори так, будь человеком.

Вовчик захохотал еще гнуснее, тряхнул крашенной под блонд челкой, отодвинул Ильяса с дороги и потопал на кухню. На хохот выглянула Лилька, посмотрела на Ильяса сочувственно, а гостю улыбнулась, позвала пить кофе – все равно уже идет на кухню – и убралась обратно. Вовчик пожал плечами и постучал себя пальцем по лбу, имея в виду, очевидно, Лилькину водолазку под горло посреди июльской жары – но точно не свои грязные ботинки на чистом паркете.

В голове тут же всплыла картинка, как некая пьяная свинья вчера сбрасывала казаки посреди студии и попала в софит. Черт. Зря он прямо в дороге начал. И коньяк в бардачке зря хранил. И вообще, на хер нажрался?

Ответом на риторический вопрос всплыла другая картинка: фото из хосписа на мониторе и пустая бутылка из-под виски. На полу. У, черт. Только не хватало, чтобы Лилька увидела. Хотя… она же пофигистка. Не стала бы она перекапывать всю папку, чтобы найти одну-единственную улику, да и не узнала бы его. Нет, не видела.

Из кухни тем временем послышался жизнерадостный гогот Вовчика и тихий Лилькин голос.

Ильяс вздохнул, потер глаза и пошел следом за приятелем. Вовчик вольготно развалился на любимом Лилькином месте – в углу диванчика, и громко выражал сожаления об отсутствии коньяка к кофе. Лилька быстро и молча накрывала на стол. Перед Ильясом поставила большую кружку бульона, блюдце с гренками и со своей чашкой села на подоконник.

Бульон был вкусный, а Вовчик, как всегда, нахальный и непробиваемый. Поглядел на Ильяса и бульон, ухмыльнулся и заявил:

– А говорил, никогда не нализываюсь! – Тут же расхохотался, хлопнул его по плечу. – Нормально, братан, не кисни! Щаз мы по пивасику, и все как рукой…

Руку Ильяс перехватил, вежливо положил на стол и очень вежливо сказал:

– Засохни, младенец.

Допил бульон, искоса глянул на Лильку – она сидела на подоконнике и украдкой кидала на гостя любопытно-опасливые взгляды. Видеть ее в роли смущенной старшеклассницы было странно, и вообще как-то неправильно она реагировала на Вовчика.

Самого же Вовку младенцами и пожеланиями засохнуть было не смутить.

– Слышь, я чего, вообще, пришел-то. Напомнить – будем вечером праздновать, чтоб ты был. Вдвоем. У меня для тебя подарочек.

– А может, не надо подарочков? – без надежды на понимание спросил Ильяс.

Он от прошлого два месяца лечился. Вовчик ради лучшего друга расстарался, нашел черную стриптизершу, красивую и экзотичную, как орхидея, вот только справку от доктора с нее не потребовал. А зря. Негритяночка принесла не то птичий грипп, не то свиную чуму – в общем, мерзкую мерзость, передающуюся воздушно-капельным путем.