Дарья Кузнецова - Модус вивенди (СИ)

— Смотрите, как бы из вас чучело не сделали, — прозвучал почти над ухом спокойный и откровенно насмешливый мужской голос. Я стремительно обернулась, намереваясь на очередном любителе подкрадываться со спины сорвать хотя бы часть раздражения, но запнулась, опознав нового участника беседы. Позади меня, с каким-то гастрономическим интересом разглядывая Ремезову, невозмутимо сложив руки за спиной, стоял Лев-Людоед собственной невзрачной персоной. Коротко остриженные седые волосы, сухое костистое лицо, тонкие невыразительные губы, светлые серо-голубые глаза — две безжалостные льдинки. Среднего роста, худощавый, в том же тёмно-сером мундире без знаков различия, что и в первую нашу встречу в коридорах дворца.

— Как не стыдно говорить с дамой в подобном тоне, — укоризненно улыбнулась она.

— Я с дамой и не говорю, — всё с той же невозмутимостью проговорил он. — А для змей и крокодилов подобная участь бывает закономерной, когда они выползают из своих нор и начинают бросаться на людей, — тонкие губы сложились в жёсткую циничную усмешку, никак не отразившуюся в глазах.

А я вдруг испытала нечто сродни ощущениям раскалённой сковородки, которую сунули под ледяную воду. Вся ярость, всё почти неконтролируемое бешенство от нескольких слов совершенно постороннего человека паром вышли на долгом выдохе.

— Осторожно, со львами такое тоже случается, — всё с той же ленивой мягкостью возразила Ремезова.

— Зубы обломаешь, — спокойно возразил Измайлов. — Пошла вон, пока я не проверил приглашение, которого у тебя нет и не могло быть.

И она действительно ушла. Спокойно и с достоинством, будто не её, графиню, сейчас выгнали вон, как побирушку. А я вдруг почувствовала себя не дома на Земле, среди людей, а где-то в совсем чужом и не самом лучшем мире.

— Пойдёмте, Вета Аркадьевна, — с той же невозмутимостью, с какой только что грубо выставлял Ремезову, но гораздо мягче обратился ко мне мужчина, предлагая локоть. За который я уцепилась машинально; было такое ощущение, что без поддержки я сейчас просто упаду. В обморок, или по меньшей мере просто на пол, потому что ноги откажутся держать.

— Что это было? — всё-таки дрогнувшим голосом уточнила я.

— Вы имели неудовольствие лично познакомиться едва ли не с самой одиозной личностью Империи, Ваша Светлость, — пояснил он. — Не стоит так близко принимать её слова, её мнение и виденье мира. Графиня очень умна, но её умение разбираться в людях ограничивается только способами получения с них выгоды.

— Но она… — попыталась возразить я, чувствуя, как в душе шевельнулись отголоски злости.

— Она может думать, что захочет. Не стоит из-за неё переживать, злиться и нервничать. Я рад, что успел вовремя, и ничего непоправимого не произошло.

— Вы так разговаривали с ней, — задумчиво проговорила я. — Как будто она…

— Я разговаривал с ней ровно так, как она того заслуживает. Я стараюсь разговаривать так со всеми людьми — по их заслугам, — опять перебил меня Измайлов. — Опережая ваш следующий и главный вопрос, касающийся её слов об Игоре, вам лучше задать этот вопрос лично ему.

— Даже женщина может отвечать на суде чести, а она…

— В очень, очень особых случаях. А она тоже неплохо знает дуэльный кодекс, и никогда не перейдёт ту грань, когда вызов станет возможен. А если перейдёт, то откажется от дуэли. И, в свою очередь, никогда не вызовет обидчика, даже имея право выставить кого-то взамен себя. Госпожа графиня смутно знакома с таким понятием, как «честь». Весьма смутно.

— А куда мы идём? — опомнилась я, потому что мужчина явно направлялся к выходу из зала.

— Не беспокойтесь, вам ничего не грозит. Я просто выполняю функции курьера: меня попросили пригласить вас, и я этим занимаюсь.

— Игорь? — тут же уточнила я.

— Не совсем, — чуть улыбнулся мужчина. — Их Высочество. Они по понятным причинам недолюбливают графиню, и попросил меня избавить его от участи беседы с этой особой.

— А вы её не недолюбливаете? — задумчиво уточнила я, беря себя в руки и испытывая к собеседнику чувство глубокой благодарности. Вряд ли я, конечно, опустилась бы до откровенного скандала с Ремезовой, и наверняка удержалась бы в словах в рамках приличия. Но предоставленная возможность вообще избежать объяснений оказалась очень кстати.

А о подоплёке собственных чувств и непривычно бурных эмоций я пока старалась не думать. Этим надо было заниматься в спокойной обстановке и в одиночестве, а не во время разговора.

— К ней сложно относиться с симпатией, зная, что она из себя представляет, — пожал плечами Измайлов. — Скорее, она просто не способна вывести меня из себя и при этом боится как самого дьявола. А её бравада и самоуверенность на мой взгляд очень забавны. Хорошего вечера, Ваша Светлость, — кивнул он, открывая передо мной дверь в небольшую гостиную.

— Хорошего вечера, Лев Анатольевич, — ответила я, так и не сумев вспомнить, в каком чине состоит этот человек, какую именно должность занимает и что конкретно из себя представляет.

— Вета Аркадьевна, как я рад, что Измайлову удалось вас спасти, — с улыбкой сообщил цесаревич, поднимаясь с кресла.

— Ваше Высочество, вы желали меня видеть? — с поклоном уточнила я.

— Не только видеть, но и говорить. Пойдёмте, на ходу будет сподручнее, — мы вышли из гостиной и двинулись дальше по коридору. А я неуверенно держалась за локоть наследника и с иронией размышляла, какой сегодня во всех отношениях неожиданный вечер. Например, я опять ощущала себя неодушевлённым предметом. То — сковородкой, теперь вот — эстафетной палочкой…

Но ирония — это было неплохо. Это значило, что я всё-таки потихоньку прихожу в себя, и скоро смогу обдумать и осознать все события.

— Куда мы идём? — рискнула уточнить я.

— Тут недалеко, но мы пойдём длинным путём, чтобы успеть поговорить, — уклончиво ответил цесаревич. — Я… решил взять на себя довольно непривычную функцию вашей с господином Ветровым крёстной феи. Коль уж невольно поспособствовал зарождению ваших чувств, с моей стороны было бы бесчестно бросить всё на произвол судьбы. Тем более, боюсь, кроме меня никто не сможет разрешить основную вашу проблему.

— Боюсь, я не понимаю, о чём речь, — я качнула головой.

— Это было введение, — улыбнулся цесаревич. — Я просто хотел попросить прощения за вашего жениха и уговорить вас помириться с ним, — видимо, моё шокированное молчание собеседник принял за недоверие, и пустился в объяснения. — Понимаете, Одержимым очень тяжело общаться с другими людьми. Действительно, тяжело.

— С ними тоже непросто, — не удержалась я от ироничной улыбки.

— Да, разумеется, но всё-таки им сложнее на порядок. А дядя Игорь, он ещё и…