Марина Суржевская - Вейн (СИ)

Люси снова дернула за руку засмотревшуюся сестру.

— Понравились окна? — заметил Леран интерес нареченной. — Этот храм - наша гордость. Знаете, после нашествия Темных, прежний храм был полностью уничтожен, а этот отстраивали уже под руководством Ксандра. А мастера по витражам он привозил из столицы. Истинный художник оказался. Красиво, правда?

— Очень! — искренне отозвалась Вейн. — Нашествие и сюда докатилось?

Леран вдруг нахмурился, отвернулся, и девушка встревожилась.

— Леран? — она осторожно коснулась его руки. — Я сказала что-то не то?

Он вздохнул.

— Вы здесь не при чем, конечно. Просто это … черная страница в истории нашей семьи. Когда Перерожденные перешли Излом, много людей погибло, все это знают. К сожалению, нашествие не миновало и наши горы. Родители… их выпили Темные, Вейн. Досуха. Я думал, твой отец тебе рассказал.

— Нет, — тихо ответила она. — Я не знала, прости, что напомнила.

Он с благодарностью сжал ее ладонь и грустно улыбнулся.

— Я почти не помню этого, маленький совсем был, а вот Ксандру тогда досталось. Он тоже еще мальчишкой был, но смог меня защитить. Знаешь, самое страшное, что родители не погибли, а стали личами. И пытались меня сожрать… Я только и запомнил, что дикие глаза да оскаленный рот отца. Ксандру пришлось их убить. Родительским кинжалом и заколол. Обоих, и отца и мою маму… Вернее то, что от них осталось. Мы потом долго в подвале прятались, потом что Темные не только родителей выпили, но и тетушку, и ее детей, и всех служек, и даже собак дворовых. И многие стали личами, жаждали свежего мяса и крови. Надеюсь, никогда не придется такое пережить снова. Хотя я и помню все это смутно, говорю же, маленький был... Мне всего пять тогда исполнилось.

— А брату?

— Ксандру было тринадцать.

Вейн молча сжала его руку. Слова были излишни. Та ночь, когда Перерожденные перешли Излом, до сих пор наполняет души людей ужасом. Такие нашествия и раньше случались, но последний был просто ужасным.

— Надеюсь, когда-нибудь свет победит, и люди смогут прогнать Перерожденных навсегда, — вздохнула Вейн. — И отомстить за своих потерянных близких.

— Я тоже на это надеюсь, — кивнул Леран и улыбнулся. — Не грустите, Вейн. Я совсем не хотел испортить вам настроение своими грустными воспоминаниями. Сегодня хороший день, не будем его омрачать.

Она тоже улыбнулась.

— Ну вот, теперь вы оба здесь застряли, — к ним подошла недовольная Люсинда. — И что вы уставились на эти окна? Как будто на них цветы растут!

— Уже идем, — улыбнулся Леран, но руку Вейн так и не отпустил. — Кстати, Люси, цветы ты еще увидишь, обещаю. И совсем скоро.

Храм был переполнен, но для Лерана и его спутников предназначалась целая ложа, с удобными сидениями и мягкими подушками. Они расположились как раз вовремя, юные жрицы запели гимн восхваления.

Вейн положила руки в перчатках на деревянные перила. Она всегда любила этот момент, когда юные девичьи голоса раздаются в темном храме, освещенном лишь крошечными светлячками светочей, и шум стихает. Люди замирают, внимая. Их дыхание успокаивается, смолкают разговоры вокруг. Толпа становится недвижима и безмолвна, и все ждут.

Песня нарастает, голоса жриц взлетают к своду храма, и сотни людских сердец словно следуют за ними к самому большому окну, на котором всегда одно и то же изображение: огромный диск восходящего солнца. И когда мелодия уже дрожит на пике, и голоса певчих разве что не срываются на самой высокой и пронзительной ноте, витраж светлеет. На нем проявляются цветы и деревья, и лучи взошедшего солнца потоком льются в храм, на стоящих внизу людей, словно благодать небесных вир.

Вейн столько раз наблюдала эту картину, но всегда проникалась, как впервые. Конечно, с возрастом она узнала, что такой эффект льющегося света достигается какими-то хитрыми установками зеркал и стекол на крыше, но все же, это было столь прекрасно, что хотелось верить в чудо. Ради этого момента она готова была встать затемно и ехать в храм даже по лютому морозу. В этот день Вейн особенно верила, что небесные виры смотрят на нее и оберегают.

— Очаровывает, правда? — шепнул Леран, и Вейн с улыбкой кивнула.

Дальше было уже не так интересно. Обычные знакомые наизусть храмовые гимны почитания вир, танец жриц, больше похожий на монотонные раскачивания из стороны в сторону, речь Верховной, которая здесь была на удивление моложавой, не то что в родном Таларе.

Люси уже откровенно скучала и даже пару раз зевнула, не обращая внимания на гневные взгляды мистрис. Впрочем, их наставница была истовой виринией, и ее сейчас больше занимало происходящее в храме, чем поведение подопечных.

Вейн незаметно погрозила сестре кулаком. Все-таки она была старшей, и на ее плечах лежала обязанность присматривать за избалованной сестрицей. Люси отмахнулась.

— Каждый месяц одно и то же, — мрачно изрекла она. — Хотя бы гимн новый придумали, что ли.

Вейн покачала головой.

— Вот ты привереда, Люси, — отчитала ее она. — Смотри, какие здесь витражи красивые, в Таларе таких нет.

— Тоже мне достижение, — фыркнула сестра. — Зато наши жрицы лучше поют. А эти столько раз сфальшивили, что я со счета сбилась.

На это возразить было нечего, потому что в отличие от Люсинды, Вейн не обладала ни слухом, ни голосом и судить о чистоте исполнения гимна не могла.

— Привереда! — повторила она. — Ничего, скоро вернешься домой и будешь слушать правильный гимн.

Люси дернула плечиком, нахмурилась, но вдруг оживилась.

— Что это? — спросила она и тронула Лерана за руку. Он повернул голову и помрачнел. По проходу шли стражники, а между ними с трудом волочил ноги грязный, бородатый мужчина, закованный в кандалы. Люди брезгливо расступались, чтобы не коснутся идущих даже кончиком платья.

— Суд Света, — хмуро сказал он. — Мы можем уйти, если не хотите смотреть.

— Мы останемся! — торопливо сказала Люси.

Вейн посмотрела на нее с сомнением. Дома родители запрещали сестрам присутствовать на Суде Света, считая, что это зрелище не для юных лейн. Говорят, даже почтенные матроны теряли сознание на таких судах, что уж говорить о нежных девах. Поэтому отец строго настрого запретил им смотреть на это, и даже если и случалось такое во время службы, сестер всегда отправляли домой или в экипаж, дожидаться родителей. Люсинду такая несправедливость всегда злила. Вейн же было все равно, она и сама не стремилась присутствовать на Суде.

Люси, зная отношение сестры, вцепилась ей в руку и посмотрела умоляюще. Сквозь тонкую дымку вуали голубые глаза сияли, словно горные озера.

— Пожалуйста, Вейн, давай останемся? — взмолилась она. — Ты же знаешь, что дома папа мне не разрешает смотреть! А мне любопытно… Прошу тебя!