Элли Конди - Атлантия

С рынка мы возвращаемся молча. Я слушаю, как переговариваются и смеются люди, и пытаюсь уловить в паузах дыхание Атлантии.

Проходя мимо палатки Кары, мы замечаем кучку людей, которые собрались посмотреть на кольцо моей мамы.

– Не волнуйся, – говорит Тру. – Мы обязательно вернем его.

Я снова чувствую себя виноватой. Тру даже не подозревает, что я откладываю деньги вовсе не на кольцо, а на баллон с воздухом.

Он не знает, что я собираюсь оставить его.

Какая-то женщина платит Каре, чтобы та позволила ее маленькой дочери прикоснуться к кольцу Океании. Я начинаю нервничать. Вдруг девочка уронит кольцо? Или вдруг ее мать мошенница и собирается подменить украшение?

Но потом я вижу, с каким благоговением малышка дотрагивается до реликвии.

– Может, не так уж и плохо, если кольцо побудет здесь какое-то время, – говорю я Тру. – Оно не дает людям забыть о моей маме.

И тут мне в голову приходит интересная мысль: а что, если Бэй с Фэном ради этого и продали мамино украшение? Ведь если бы кольцо осталось у нас, оно бы не могло послужить этой цели.

Или же сестренке нужны были деньги, чтобы помочь мне?

Скорее всего, и то и другое.

От облегчения у меня на глаза наворачиваются слезы. Я еще знаю Бэй и по-прежнему способна понять логику ее поступков. Пусть не до конца, но все-таки.

– Раз уж мы заговорили о секретах, признаюсь: у меня тоже есть один, – говорит Тру.

– Да ну? И какой же?

– Я невосприимчив к сиренам, у меня врожденный иммунитет. Но это почти никому не известно. Об этом знают только мой отец и Фэн. Ну а теперь вот и ты тоже.

Мне следовало бы догадаться. Тру улыбчивый, у него ласковый взгляд, но есть в нем что-то несгибаемое. Это нельзя ни отнять, ни изменить. Любопытно: сможет ли Тру противостоять мне, если я заговорю с ним своим настоящим голосом? Но я тут же отгоняю шальную мысль и вместо этого беспечно говорю:

– Ну, значит, в один прекрасный день ты сможешь стать Верховным Жрецом.

Обычно мои попытки пошутить занудным голосом проваливаются, но Тру улыбается.

– Боюсь, этого будет маловато, – отвечает он. – Знаешь, какая там у них конкуренция!

Мой друг весело смеется, а потом вновь становится серьезным:

– Любому, кто неуязвим для сирен, следует в обязательном порядке сообщить о своем иммунитете Совету, но я этого не сделал.

– Почему? – спрашиваю я.

– Мама считала, что о таких вещах лучше помалкивать, – говорит Тру. – Отец не возражал, потому что очень любил маму. А когда она умерла, было уже слишком поздно. Наверняка в Совете бы поинтересовались, почему мы так долго держали это в тайне.

Как же много в Атлантии секретов. Может, именно это и привлекло меня в Тру: я подсознательно чувствовала, что этот парень что-то скрывает. Мы с ним товарищи по несчастью, хотя, конечно, его тайна и не такая опасная, как моя собственная.

– Отцу по большому счету на меня плевать, – продолжает Тру. – Я с ним больше не живу, ушел из дома, когда стал работать полный день на ремонте гондол. Мы с ним, считай, чужие люди.

– Сочувствую, – говорю я. Жаль, что я не могу сказать это своим настоящим голосом. – Наверное, это тяжело?

– Да, – вздыхает Тру. – С тех пор как умерла мама, отца интересует только его работа.

Я не успеваю спросить, отчего умерла его мама, – не знаю, хватило бы у меня духу вообще задать такой вопрос, – Тру говорит сам:

– У мамы было очень редкое заболевание – легочная вода. Не знаю, слышала ли ты про такое.

– Слышала, – говорю я. – Мой отец тоже умер от этой болезни.

– Ну, тогда Совет никогда не позволит нам пожениться, – задумчиво произносит Тру. – Есть ведь специальный закон…

Я изумленно смотрю на него, и Тру спохватывается:

– Это так, мысли вслух. – И спешит разъяснить: – Я просто подумал, что теоретически это могло бы стать причиной для ухода Бэй и Фэна. Если бы кто-то из его родственников, как и твой отец, тоже страдал этой болезнью. Но я точно знаю, что в семье моего друга легочной воды никогда не было. Его родители, дедушки и бабушки живы и здоровы, да и с братом тоже все в порядке.

– А у тебя есть братья или сестры? – спрашиваю я.

– Нет.

– Понятно.

Мне жаль Тру, и не только потому, что у него нет ни сестры, ни брата, хотя я всегда думала, что расти в одиночестве очень тяжело. Но это еще и означает, что Тру никогда не сможет подняться Наверх. У него нет права выбора.

– Значит, ты всегда знал, что не сможешь уйти, – говорю я.

Тру кивает:

– А ты всегда мечтала о том, что сможешь, да?

Я удивленно смотрю на Тру. Как он узнал?

– Я просто это вижу, – улыбается он.

Тру – хороший парень, он мне нравится, и я бы с удовольствием с ним еще поболтала, но силы у меня уже на исходе.

– Что ж, – говорю я. – Не все наши желания исполняются.

– Да уж, это точно.

Для того чтобы мой костюм Океании был завершен, мне не хватает одной детали, и я не вижу причин отказываться от нее.

Мне нужен орден с изображением волн, которые превращаются в деревья.

Невио никогда не снимает свой орден, но я знаю, что у Верховного Жреца их два. Один он носит, а второй, запасной, держит в сейфе в своем кабинете. И только у него самого есть ключи и от кабинета, и от сейфа.

Но теперь это для меня не проблема.

Я беру в храме кусок мыла и, пока Верховный Жрец и остальные священнослужители ужинают, проскальзываю внутрь и иду по коридорам. Времени у меня более чем достаточно: всего-то надо вдавить орден в мыло, получить слепок, а потом изготовить дубликат. Я расплавлю серебряные листья при помощи украденной из храмовых мастерских паяльной лампы и сделаю свой собственный орден.

– Откройся, – шепотом приказываю я двери.

Дверь не слушается.

Может, для того чтобы отдавать приказы, я должна находиться под водой?

Я почти слышу, как Майра говорит: «Ты и так под водой. Весь наш город находится под водой».

Потом я представляю, как вся масса океана давит на Атлантию. Я не могу контролировать воду, но, похоже, она служит сиренам подспорьем, вода – канал для нашей силы.

– Откройся, – повторяю я.

На этот раз срабатывает.

Я потихоньку закрываю за собой дверь кабинета.

В какой-то момент меня охватывает детское желание взять и переломать, изорвать все вещи Невио: его книги, всякие безделушки, картины, которые он развесил тут вместо маминых. Я бы вырвала страницы из фолиантов, разодрала холсты, разбила статуэтки, зачиркала бы все его записи и прочитала его личный журнал, а все, что принадлежало маме, оставила бы нетронутым.

Но я не могу себе этого позволить. Надо держать себя в руках.

Сейф находится за картиной, которую повесил Невио. На картине молится, стоя на коленях, какой-то мужчина. Я подхожу ближе и замечаю то, чего не видела раньше.