Алисон Ноэль - Зачарованные

— Эй, с тебя двадцать один шестнадцать, — раздраженно рявкает девица. — Если берешь журнал, то еще три пятьдесят.

Я даже не отвечаю, застыв на месте. Бумага сминается под липкими пальцами, и типографская краска пачкает мне ладони. «На трассе Вейн Вика проблемы!» — гласит заголовок.

Пресса любит обыгрывать сходство его имени с названием вечно забитого транспортом шоссе Ван-Вик, которое как раз ведет к замусоренному аэропорту Кеннеди. Вейн родом из богом забытой дыры под названием Поданк, которая находится возле Нью-Йорка, так что замысловатое прозвище ему нравится. Впрочем, он любит славу в любой форме.

На фотографии лицо у него сплошь покрыто царапинами и темными синяками, а левая бровь рассечена надвое. Однако он выглядит еще привлекательнее, чем обычно. Царапины придают ему крутость в сочетании с уязвимостью. Складывается впечатление, что перед тобой — парень, которому не впервой бывать в передрягах.

И если раньше он был просто симпатичным, то теперь парень стал неотразим. Кстати, похоже, про меня здесь тоже что-то есть: в нижнем правом углу страницы поместили мою маленькую фотку. Я сразу вспоминаю, как Вейн щелкнул меня на телефон, несмотря на мои протесты. Зачем снимать друг друга, если заранее ясно, что это короткий, ничего не значащий романчик? Вот поэтому, когда он навел на меня камеру, я недовольно скривилась в ответ.

Вейн рассмеялся и пообещал стереть фото, а я поверила ему на слово. И вообще, я и представить не могла, что он использует «улику» против меня. А теперь журналисты окрестили меня «Адская фанатка». Ага, вот оно: «Безумная поклонница напала на Вейна Вика!» И дальше: «Актер, сама доброта, сказал, что решил не подавать в суд. Он надеется на то, что девушке окажут помощь, в которой она явно нуждается. Читайте на с. 34!» Стоп. С меня хватит.

То, что Вейн вовсе не такой приятный человек, как о нем отзываются, я и раньше подозревала, но была уверена, что он меня не заложит. Увы, я ошиблась. А его агентша, конечно, не особенно старалась замять инцидент, что бы там ни говорила Дженника. Наверняка сама же и щелкнула его тайком, подождав, пока синяки не проявятся как следует. В принципе голливудская кухня мне известна. Голливуд живет подобными сенсациями. И теперь, разумеется, звезда Вейна Вика разгорится еще ярче.

— Слушай, ты берешь журнал или нет? — ворчит кассирша.

Между прочим, делать ей совершенно нечего, я — единственный покупатель в магазине, а когда я вошла, она книжку читала.

Мне хочется швырнуть издание обратно на стопку с желтой прессой, но фотографии словно каленым железом выжжены у меня в памяти. С минуту стою в нерешительности, но понимаю, что обложка измята, абсолютно испорчена и мне неудобно уйти, не заплатив.

— Посчитайте, пожалуйста.

Дрожащими пальцами отдаю девушке деньги, отказываюсь от сдачи, поворачиваюсь к двери и с ходу налетаю прямо на Чэя. Он хватает меня за плечи, чтобы я не упала, в его голосе звучит сдержанная тревога:

— Может, пора выпить отвар?

Молча выскальзываю из его рук. Мне не хочется объяснять, что дело не в видениях. Меня беспокоит реальность. История с Вейном наверняка гуляет по Интернету и вскоре появится в каком-нибудь дрянном телевизионном шоу. Рву обложку на мелкие клочки, кидаю журнал в мусорку и бегу к машине. Вид у Чэя озабоченный. Протягиваю ему бутылку содовой и устраиваюсь на сиденье:

— Я в порядке. Просто хочется добраться поскорее.

И внезапно понимаю, что это правда.

По дороге Чэй упомянул, что Палома живет в глинобитном домике. Но мы уже час как съехали с шоссе и трясемся по ухабистой грунтовке. Освещения нет, если не считать луну. Я устала щуриться и вглядываться в мелькающие постройки, пытаясь понять, какая из них принадлежит Паломе.

Жилищ из саманного кирпича здесь полно. Впрочем, попадаются и деревянные, есть трейлеры, но в основном стоят именно саманные, что придает местности типичный вид мексиканской деревушки-пуэбло.

В Нью-Йорке — небоскребы и старые здания из бурого кирпича, на северо-западе тихоокеанского побережья любят обшитые досками фасады. В Южной Калифорнии есть всего понемногу, хотя преобладает средиземноморский стиль. А в Нью-Мексико предпочитают простые прямоугольные домишки с плоскими крышами. У них чуть закругленные углы, и глина напоминает пропеченную землю.

Чэй не останавливается, и пикап минует одно здание за другим. К тому времени, когда он наконец тормозит перед высокими голубыми воротами в гладкой изогнутой стене, я настолько взвинчена от переживаний и всякой сладкой дряни, что и среагировать нормально не могу.

— Приехали, — говорит Чэй, улыбаясь мне той же доброй улыбкой, что и в начале путешествия.

Удивительно, но десять часов, проведенных за рулем рядом с надутым подростком, никак не повлияли на его настроение.

Чэй достает мою сумку, закидывает ее на плечо и жестом приглашает меня следовать за ним. Створки ворот пронзительно скрипят, когда их открывают. Чэй бормочет, что надо смазать петли, и пропускает меня вперед. Я застываю на вымощенной камнями дорожке.

Не хочу быть первой. Я не знаю, как выглядит Палома и какой у нее характер. Меня пронзает запоздалая мысль, что я могла бы использовать свободное время с большим толком. Я даже не попыталась выведать у него ее тайны и секреты, а лишь жевала, читала и грезила о призрачном смуглом юноше. Да уж, молодчина.

Хоть проси Чэя вернуться в «Феникс», чтобы преодолеть маршрут заново! Но едва я успеваю подумать об этом, как дверь дома распахивается и на пороге возникает женский силуэт.

— Ньета! [10] Ньета (nieta — исп.) — внучка. — ласково восклицает Палома глубоким грудным голосом.

Но я не могу ее рассмотреть. Передо мной — просто темный абрис, очерченный желтоватым светом, падающим из комнаты.

Палома делает шаг по направлению ко мне и становится под лампой, висящей на террасе. Она поднимает тонкую руку и протягивает мне. В глазах у нее — слезы радости, щеки порозовели, она вновь повторяет:

— Внучка, моя дорогая внученька!

Неуверенно переминаюсь с ноги на ногу. Она такая крошечная, что я кажусь себе неуклюжей громадиной. Что мне делать? Ответить на рукопожатие — как-то формально, а к родственным объятьям я не готова. Теоретически я понимаю, что она — моя бабушка, но сейчас я вижу просто привлекательную и нестарую женщину. Ее нос и темные волосы похожи на мои. Правда, в прядях пробивается седина, которая поблескивает, как елочный дождик.

Поэтому я неразборчиво бурчу «здравствуйте» и умолкаю. Мне неловко за свою невежливость, но это — мой максимум на сегодня. Впрочем, если она и обиделась, то ничего не показывает. Продолжая радостно улыбаться, Палома подталкивает меня внутрь: