Алисон Ноэль - Зачарованные

«Искатель должен научиться видеть в темноте, полагаясь на то, что знает его сердце», — звучат во мне слова Паломы.

Я сосредотачиваюсь, и меня опять охватывает волна доброты, похожая на ту, которая исходила от женщины. Но вместо того, чтобы превратиться в грусть, она становится чем-то иным. Тем, что я бы приняла за любовь — настоящую и всепоглощающую.

Такую, которую я испытывала лишь во сне и в тот краткий миг перед бегством из «Кроличьей норы». Мне лучше бежать отсюда, пока я еще могу двигаться. Но я слишком ошеломлена и потрясена. Он оборачивается, и его голубые глаза сами находят мои, отражая мой образ.

Глубокий взгляд, приоткрытые губы заставляют меня невольно качнуться к нему. Теперь нас притягивает друг к другу невидимой силой. Но через секунду освобождаюсь от чар и быстро хромаю к нашему пикапу.

Делаю жадный глоток содовой, которую купил Чэй, и мы выезжаем с автозаправки. Я гляжу на пустынный пейзаж Нью-Мексико, но мне никак не удается выкинуть из головы незнакомца.

Чэй сворачивает к воротам в тот самый момент, когда Палома помогает девушке-подростку забраться на пассажирское сиденье пыльного внедорожника. Палома передает ей белую трость с красным набалдашником, прощается и направляется к нашему пикапу. Она склоняется к водительскому окну:

— Ты как, Дайра? В порядке?

Быстро киваю и выскакиваю наружу. Стараясь опираться на здоровую ногу, плетусь к дому с рюкзаком в руке, надеясь, что она не спросит, хорошо ли я провела время. Убедительно врать я не умею. У Паломы сильная интуиция, и она способна почувствовать ложь еще до того, как я начну говорить.

— Bueno [12] Хорошо (исп.). , — улыбается она. — Умойся. Я буду ждать тебя внутри. Сумерки почти наступили — пора начинать.

Одариваю ее непонимающим взглядом, однако делаю, как было велено. Тащусь в свою комнату, размышляя, какое отношение закат солнца имеет к моему обучению. Или она буквально говорила, что Искатели должны уметь видеть во тьме?

Кидаю грязный свитер и джинсы в корзину для белья и хмурюсь, когда берусь за разорванную штанину. Ее разрезали до колена, чтобы наложить гипс. Несмотря на обещания Паломы подобрать мне что-нибудь, как только я поправлюсь, вряд ли она найдет достойную замену. Это мои любимые джинсы: темные и узкие, я из них практически не вылезаю. Я раздобыла их в Париже, куда в ближайшее время вряд ли попаду. Ни один из бутиков Очарования не показался мне стоящим. Впрочем, здесь нет даже «Target» или «Walmart»! [13] «Target», «Walmart» — две крупнейшие американские сети розничных магазинов.

Рассматриваю пару кофт, которые Палома сложила на моей кровати Что же, у бабушки свое мнение по поводу моего гардероба. Вещи должны защищать от холода, а уж потом подчеркивать индивидуальность. Сама Палома одевается чисто, аккуратно, но о моде думает в последнюю очередь. У нее есть несколько легких домашних платьев из хлопка. Ходит при этом она всегда босиком. А для улицы она накидывает на плечи голубой кардиган и обувается в темно-синие эспадрильи [14] Эспадрильи — летняя обувь, матерчатые тапочки на веревочной подошве из натуральных материалов. Их родина — Испания и юг Франции. . Однако надо признать, она выглядит очень мило.

Вообще, когда я вспоминаю истерики по поводу моды, безразличие Паломы к одежде мне импонирует. В Лос-Анджелесе чрезвычайные встречи порой созываются только ради того, чтобы обсудить все за и против длины подола какой-нибудь старлетки. Мне такой расклад кажется весьма глупым. Не говоря уже о привычке Дженники обращаться с моими тряпками как со свой собственностью. Похоже, что у Дженники переизбыток девчачьих генов, мне досталась лишь капелька, а у Паломы они отсутствуют в принципе.

Я завязываю волосы в конский хвост и направлюсь к окну, чтобы задернуть занавеску. Ворота открыты, грузовик Чэя припаркован неподалеку, водительская дверца распахнута. Палома заглядывает в машину и обнимает Чэя. Вот так неожиданность! С изумлением я понимаю, что это не грубоватые объятия пары старых друзей, а нежные ласки мужчины и женщины.

Я знала, конечно, что они близки, но думала, что их любовь скорее платоническая. Сначала я начинаю уговаривать себя, что ошиблась, но они целуются по-настоящему, и мои сомнения исчезают. Быстро задергиваю штору, иду на кухню, устраиваюсь на стуле. Скоро начнутся мои уроки.

Мой отец отверг свою судьбу. Я не виню Джанго. Но во избежание его незавидной участи я дала себе обещание хотя бы попробовать учиться у Паломы. Если мне не понравится, я выкручусь, но, конечно, не буду поступать так же опрометчиво, как он. Мне нужно будет тщательно продумать свой побег.

Палома идет в дом, застегивая пуговицы на кардигане. Направляется к камину, железной кочергой ворошит поленья, пока пламя не разгорается как следует.

— Чэй — сластена, — говорит она.

В изумлении таращусь на нее. Слова столь странные и неожиданные, что я не нахожу ответа.

— Он хороший человек, но у него есть дурные привычки, — смеется она и садится напротив меня. — Тебе потребуется изменить образ жизни. Первое — это диета. Увы, но содовая, которую вы с Чэем выпили, стала последней. Надеюсь, она тебе понравилась.

Палома мягко накрывает своей ладонью мою. Ее руки — крохотные и загорелые, моя лапа по сравнению с ними похожа на бледное пятно.

— Теперь ты будешь есть натуральные продукты, ньета. Никакого сахара, подсластителей и фастфуда. Короче, никакой мусорной еды.

Я нервно сглатываю. Она запретила почти все, что я люблю!

— Первые пару дней будет тяжело, поскольку сахар вызывает мощное привыкание. Но обещаю, после ты почувствуешь себя значительно лучше, станешь крепче телом, разумом и духом. Результат тебе понравится, ньета. Не сомневаюсь, что новый режим питания станет твоей второй натурой. Но даже если нет, придется привыкать.

— Но зачем? — протестующе кривлюсь я. — Кроме травм, которые практически зажили, я здорова. Не понимаю, что такого ужасного может случиться, если выпить стакан колы или съесть конфету?

Вообще ее речи напоминают мне культ свободы от углеводов, когда всякие знаменитости перед съемками рассматривают корзинку с хлебом как личного врага. Палома вздыхает и поднимается по кирпичному пандусу, направляясь в свой кабинет. Жестом приглашает меня следовать за ней и приказывает сесть за квадратный деревянный стол. Сама тем временем наполняет медной котелок водой из бутылок, ставит его на горелку и берет понемногу от каждого пучка сухих трав, которые висят на крюках.

Растирает их между большим и указательным пальцами, напевая незнакомую мне мягкую, но ритмичную мелодию. Затем бросает порошок в котелок и отправляет туда же темный камень, извлеченный из мешочка мягкой оленьей кожи, который висит у нее на шее. Булькнув, камень тонет в воде.