Наталия Ломовская - Шаманское проклятие

– Вы уходите? Вы разве не останетесь до утра? – удивилась Анна.

– Сегодня в этом нет необходимости, – ответила ей женщина. – Думаю, мне вообще больше не нужно будет приходить.

– Как? – вскрикнула Анна и обернулась к мужу – мол, делай же что-нибудь! Тот внушительно откашлялся и встал.

– Может быть, дело в деньгах, так я… Сейчас дела, признаюсь, не очень хороши, но мы могли бы…

Сиделка энергичным жестом отказалась от его предположения.

– Ей больше не понадобятся мои услуги, – сказала она и бесшумно растворилась в темноте коридора.

– Подождите, я отвезу вас! – вскочил Акатов, но услышал только, как мягко затворилась за ней входная дверь – она ушла, как всегда, не прощаясь. – Ушла…

– Странная она все же, – пробормотала Анна. – Как так можно – уйти и такое вот сказать напоследок. Как ты думаешь, это значит, что мама совсем плоха?

– Не думаю.

– И где ты ее только нашел?

– Я? Я ее не находил. Я думал, ты ее нашла.

– Она просто пришла, и…

Не сговариваясь, воссоединившиеся супруги подошли к окну, а за окном падал снег, и асфальт перед подъездом покрылся уже белоснежным покрывалом, и на нем не было следов. Ни одного.

А Римма Сергеевна спала и не знала, что в эти ночные часы в ее теле совершается таинственная и благодатная работа, что мельчайшие сосуды восстанавливаются, незримые клеточки оживают, и она семимильными шагами приближается к выздоровлению. Ей снился ослепительный, стерильный свет операционной, привычные запахи и звуки, и ей снилось чувство – такое бывает – столь привычное чувство собственной силы и правоты. В этом сне Римма знала, что любому возмездию, любому искуплению положен предел и что она сполна заплатила по счетам, предъявленным ей судьбой, и какой отныне станет ее жизнь – будет зависеть лишь от нее самой.

Утром Римма проснется и встанет с постели сама – впервые за несколько месяцев. Она позовет дочь и сама удивится, услышав свою речь. А через месяц она вернется к работе, удивив своих пациентов, своих коллег, своих завистников. Она будет мыслить ясно, действовать решительно, и успех будет сопутствовать ей во всем, но Римма никому никогда не скажет, что обрела она в эту ночь, и не спросит ни у кого, кто же была ее таинственная сиделка, потому что будет знать об этом больше прочих.

Утро выдалось солнечное, но потом подул холодный ветер, нагнал с севера низких туч. Осень напоследок любит просиять по-утреннему, зардеться восходом и раскрасить солнечным золотом окна домов. Но, словно опомнившись, она меняет настроение. И снова небо затягивается, снег и дождь сменяют друг друга. Осень… В окно Сережа видел, как тетка выходит из подъезда, как наклоняется, захваченная сильным порывом ветра, придерживает берет, как ее автомобильчик приветливо мигает фарами навстречу хозяйке. Нина предлагала его подвезти, он отказался. Слишком рано. Можно еще поваляться, потом всласть напиться кофе, полежать в ванне. Теперь у него редко выдавались такие утра – чистые и тихие, незамутненные суетой, озаренные холодным предзимним светом. Теперь он все чаще просыпался в доме Ады и еще сквозь сон ощущал чужие запахи: мускус ее духов, ее горькое со сна дыхание, уксусный аромат шелковых простыней. Ей часто снились кошмары, во сне Ада стонала, скрипела зубами, а порой, проснувшись среди ночи, Сережа видел, что она не спит, а, оперевшись на локоть, смотрит на него страшными, мерцающими в темноте глазами. На вопросы она тогда не отвечала, ложилась и отворачивалась к стене, и снова слышалось ее ровное дыхание.

Ада все же сдержала свое обещание – купила кровать, очень дорогую, очень большую. Она уверяла, что кровать сделана из драгоценного материала – из какой-то маньчжурской, что ли, лиственницы. Однако спать на этой кровати оказалось так же уютно, как на футбольном поле. Совсем немудрено, что Аде снились кошмары!

Спросонок же она бывала молчалива, словно чем-то недовольна, подолгу пила кофе, курила, роняя с тонкой коричневой сигаретки столбики пепла, зевала, как тигрица, отходя от своих кошмаров, таких же непроглядно-черных, как ее утренний кофе. По утрам Сереже с ней было не то чтобы скучно, а как-то неловко, словно он видел изнанку жизни, не предназначенную для его глаз, он с удовольствием уезжал бы от Ады ночью, но она, как назло, любила, чтобы он спал рядом. Ни слова о любви не было произнесено между ними, но особенно по утрам Сережа чувствовал, что от Ады будто исходят нити, которые привязывают его. Даже не нити, а добела раскаленные лучи, и от этого тоже бывало душно, неловко, это было ни к чему.

К тому же у нее появились странные фантазии. Например, под подушку она теперь всегда клала нож с резной костяной рукояткой, причем делала это таясь. Ну что еще за игры в основной инстинкт?.. На Хеллоуин Ада затеяла устроить в своей редакции костюмированную вечеринку, с насмешливой торжественностью вручила Сереже приглашение, отпечатанное красным на черной бумаге, и заявила, что он на этой вечеринке тоже будет в костюме. Какой же костюм она приготовила для Сережи, Ада держала в секрете. Он согласился без особого энтузиазма – было, было у него какое-то предчувствие. И оно оправдалось, когда в день примерки Сережа увидел уготованный ему наряд, наряд очень простой – черные узкие брюки, белая кружевная рубашка, белая полумасочка.

– И что? И это все? – крикнул он в раскрытую дверь гардеробной, где наряжалась Ада.

– Нет еще, подожди… Черт бы побрал этот корсет… Нет-нет, не входи, я сама справлюсь.

И вот вышла, наконец, – не то чертовка, не то вампирша, с красными рожками в прядях черных волос, узкое черное платье у пола расходится волнами алых кружев, такие же кружева обрамляют декольте, и Ада похожа в своем наряде на диковинный хищный цветок. Она улыбнулась Сереже, продемонстрировав длинные клыки. Значит, все-таки вампирша.

– А я кто же? – спросил он, забавляясь ее выдумкой. Пока еще забавляясь.

– Ты… – Она зашла ему за спину, что-то мягко обхватило его шею, звякнула цепочка. – Ты мой раб и моя жертва.

Ада толкнула его в плечо, заставив повернуться к зеркалу. Да, это была, что называется, картина маслом! Ошейник, самый настоящий ошейник с шипами, от него тянется золотая цепочка, Ада, смеясь, поигрывает ею.

– Вампирелла и ее покорный раб! Как тебе, а, цветочек? Как ты думаешь, мне пририсовать еще струйку крови в уголке рта, или это будет уже чересчур?

– Уже чересчур, – пробормотал Сережа, выпутываясь из тонкой цепочки. – Да где он расстегивается! Сними его с меня!

– Разъяренный лев! Весь вечер на арене! – завопила Ада – она, кажется, была в полном восторге. – Р-р-р! Цветочек, ты прекрасен в ярости!

Конечно, они никуда не пошли – Сереже была отвратительна мысль появиться на людях в таком виде, пусть даже и под маской, а Ада не настаивала. Но осадочек-то остался…