Наталья Лебедева - Племенной скот

Коридоры были пусты, но Алена точно знала, что охранники еще появятся. Она даже помнила имена тех, кто хранил самые важные купальские клады: Лаюн, Щекотун, Копша, Кладовик… И был вроде там кто-то еще, она не могла вспомнить, кто.

Они и появились, человек семь. Вынырнули из коридора. Или Алена с Василисой нырнули в следующий коридор? Напряжение было таково, что Алена не понимала, движутся ли они, или это коридоры заглатывающими змеями ползут навстречу.

– Василиса Васильевна? – удивился тот, что шел первым. – Вы как здесь?

– Меня Витя пропустил, – уверенно отозвалась она.

– Витя пропустил? Без приказа? А кто это с вами?

– А это, – Василиса двинулась вперед, слегка приподняв руку, и Алена снова начала ждать зеленой молнии разрыв-травы, – девушка, которую отец хотел бы видеть по приезде…

Сверкнула молния, потом – другая: Василиса обводила рукой полукруг, и охранники падали друг за другом. Наконец остался стоять лишь один, до которого Василиса не могла дотянуться так сразу. Дрожащей рукой он что-то дергал в своей блестящей трубке. Василиса засмеялась:

– Вот так и выстрелишь? В президентскую-то дочь? – И охранник замер, а она дотронулась до него рукой и тут же перешагнула мгновенно обмякшее тело.

Дальше пошли сплошь запертые двери, и Василиса открывала их одну за другой, без малейшего усилия, просто протягивая руку. Алена позади нее шептала заговор, чтобы разрыв-трава в Василисиной ладони не увяла, не потеряла волшебных свойств. Разрыв-трава не подводила: дверь за дверью открывалась перед ними в пустом, безлюдном коридоре, и только последняя, массивная, блестящая, темно-вишневая, продержалась чуть дольше, но наконец и ее невидимый запор с легким щелчком поддался траве, и они зашли в просторную темную комнату.

Что-то щелкнуло снова, загорелся свет. Алена шагнула вперед, вслед за Василисой, и ноги ее утонули в мягком ковре.

Перед ними был большущий стол, с боков – заполненные книгами шкафы. Алене они казались большими зверями, разинувшими зубастые пасти. А когда она отводила взгляд, ей чудилось, что массивные тени придвигаются ближе, а пасти шкафов сжимаются и распахиваются снова.

Василиса стояла перед столом. Он был огромен, как целое крыльцо, и блестел, будто был покрыт тонкой корочкой льда. Пальцы Василисы касались левого запястья, словно она пыталась разогнать кровь, нащупать биение сердца или разбудить зашитую в ладони траву.

Дрогнул лед над вишневой поверхностью стола, и крышка его раскололась пополам. Что-то мерцало в провале, как будто золотисто-красный волшебный цветок; увидев этот цветок, Алена наконец поняла, что здесь вправду спрятан великий клад. И снова Василиса принялась колдовать над своей рукой, касаясь ее плавно, словно нежных крыльев бабочки.

Послышалось легкое жужжание. Темный ларец того серого цвета, какого бывает река в плохую погоду, поднялся из недр стола. Замелькали на его крышке крохотные зеленоватые молнии, и крышка открылась. Дрожащей рукой Василиса взяла из него белое яйцо, будто бы разрезанное пополам: плоское сверху, полукруглое снизу. В бархатной подушечке, на которой оно лежало, осталась неглубокая вмятина. Посреди яйца темнело пятно, напоминающее испорченный желток. В желток же воткнулась тонкая, мерцающая, похожая на портняжную иглу полоска.

Василисина рука вспыхнула мерцающим синим светом, и свет потек к игле, которая словно разломилась на множество кусочков, будто вышивая по желтку пузатых мелких жучков. Желток вспыхнул и погас. Погас и огонь в Василисиной руке. Стало тихо. Снова воцарилась полутьма.

Василиса и Алена замерли, глядя друг на друга.

– Все? – шепотом спросила Алена.

– Все, – ответила Василиса, и голос ее дрогнул. Алена поняла, что не получилось ничего. Все так же горел в комнате мягкий зеленоватый свет, и все так же светились огни за широким окном.

– Пойдем. – Василиса протянула руку к окну. Снова замерцал мертвецкий свет на ее запястье. Он был слабым, словно бы уже на излете, на пределе сил. Окно щелкнуло, и рама открылась. Что-то сверкнуло в ночной темноте. Алена поняла, что к подоконнику тянется легкая серебристая лестница.

– Пойдем. – еще раз шепнула Василиса и стала спускаться вниз. Алена последовала за ней. Там, внизу, стоял огнегривый конь, и лестница, словно длинное узкое крыло, росла прямо у него из спины, а потом, когда они спустились, исчезла, словно ее и не было.

Они долго – Алене казалось, бесконечно долго – ехали шагом по узким уличкам до тех пор, пока не уперлись в глухую стену.

– Дальше куда? – шепнула Алена, но голос ее потонул в оглушительном грохоте. Полыхнул огонь, стена впереди разломилась, как буханка хлеба, и кирпичи крошками полетели на темную землю. Конь вдруг рванулся вперед, Алена от неожиданности стала падать и упала бы, если бы не уперлась плечами и затылком во что-то твердое позади себя. Она оглянулась в изумлении, но не увидела ничего, что могло бы ее удержать. Только дома, огни и дороги уносились назад со страшной скоростью, сливаясь в пестрые, сияющие огнями ленты.

Мир задрожал, он то возникал перед испуганным Алениными взором, то исчезал вновь, а потом оказалось, что это гасли и вновь загорались огни. Дома мигали тысячами глаз, выбегали на улицы испуганные люди. Кто-то закричал, залаяли ошалевшие от страха собаки.

Алена закрыла руками лицо.

– Им-то за что? – шептала она. – Господи, им – за что? Что же мы, Василиса, наделали? Не все же они изверги. Ведь не все? Их-то мы с тобой за что? Спаси, Господи, души наши грешные! Спаси и помилуй – не ведали, что творили…

– Молчи. Не плачь, – Василиса говорила твердо и уверенно. – Ничего плохого ни с кем не случится. Я очень на это надеюсь. Есть войска, есть план эвакуации для подобного случая. Все предусмотрено.

– А эти, черти с окраин? Полезут, детушек покрадут, убьют, снасильничают… Господи!

– Они побоятся, Алена. Слышишь: они побоятся лезть сразу. Они будут долго присматриваться. А когда осмелеют, тут никого уже не будет. Кроме, наверное, дураков, которые будут изо всех сил цепляться за жалкий умирающий город… Все мы с тобой сделали правильно, все справедливо. Все теперь так, как должно быть, – и Василиса замолчала, будто была уже не в силах уговаривать саму себя.

Они неслись по широкому полю, мелькнул в стороне огромный ветвистый дуб… А вот туманной стены Алена не увидела.

– Где стена? – спросила она у Василисы.

– Нет стены, – ответила та. – И города нет.

Алена обернулась. Небо на востоке светлело в предчувствии восхода, видно было, как колышутся под ветром травы, видно было пролетевшую по небу птичку – а города не было. Он стал чернее темной ночи, он темной кляксой расползся по горизонту, он казался гнилозубым провалом, смердящим ртом мертвеца… Алена заплакала.