Софья Прокофьева - Кольцо призрака

– Открой!

– Открой, докторша!

– Мужики, у ей спирт. Они без спирту не ездют.

– Такие из себя много строят! Ее надо за дыхалку чуток подержать, чтоб успокоилась.

– Погоди, ребя, чего вы! Сперва это… дернем.

– Колянь, доставай пузырь.

Голоса неспешные, не торопятся. Анна беспомощно обвела глазами комнату. Куда спрятаться? Некуда. Все, попалась. Господи, что они со мной сделают? Будут насиловать, пытать. До пяти часов. До пяти я выдержу. Почему до пяти? Потом убьют…

Теперь из-за двери доносилась деловитая возня, бычье сопение, ленивая ругань.

– Подвинься, расселся. Козел!

– Провалился я, ребята, тут гвоздь.

– Мимо льешь, сука, – взвыл кто-то отчаянно, – из горла пей, гад.

– Я втовой! Я втовой! – голос гнусавый, насморочный. Источенный червями.

– Второй, второй, – одобрительно откликнулись в ответ. – Петюня у нас всегда второй.

– Я, ребята, с такой городской спал. Вся намытая. Лежит. Я ее осмотрел. Бля буду, ни пятнышка! Волосы на голове, как на цыпленке. Пух, что ли.

– Врешь ты! Врет он, ребя! Нужен ты такой бабе.

– Она прошлым летом у Огородниковых снимала. Кухню с террасой. Я ее завалил, а она, братцы, холодная, как есть лягушка. Я пощупал, а на постели ее и нет вовсе. Я – деру! До самого дома без передыху бегом…

Где топор? Где-то был топор. Вот он. Но тяжелый топор не охранял, наоборот, делал еще неотвратимей погибель, которая уверенно и неторопливо копошилась, поскрипывая ступенями.

Вдруг, лопнув, остро посыпались стекла. Дверь террасы, сорванная с петель, рухнула на пол. Грохот ног по террасе. Все сразу приблизилось, азартный хрип, тяжелое дыхание. Совсем рядом, прямо за дверью.

– Открой, девка, сама. А то пожалеешь!

– Давай по-хорошему, докторша.

– Не знает она, какой у нас Петя. А что у Пети есть! Ты портки расстегни. Покажи ей, Петюня. Сразу откроет.

– Я втовой! Я втовой!

От этого сгнившего слюнявого голоса Анна тихо застонала.

– Ты, Петюня, в это окно. Толяня туда. А мы отсюда.

– Ребя, только честно, не как в тот раз. По очереди.

Сразу зазвенели стекла в окнах и справа, и слева. Кто-то саданул плечом в дверь. Всхлипнул старый замок. Отлетела узкая планка. В щель просунулась рука, нащупывая задвижку.

Анна зажмурилась, сжалась в углу.

«Уж хоть бы не мучали, сразу убили…» – только и подумала Анна.

Теперь весь дом сверху донизу сотрясался и раскачивался. Поскрипывали, шатаясь, бревна. Кто-то, треща шифером, карабкался по крыше. В окнах чернели квадратные плечи. Оконный шпингалет, не выдержав, тонко пискнул и отскочил. Окно, бренча треснувшим стеклом, начало медленно, медленно отворяться.

– Анюта, козочка, а-у! – злорадно дунуло из окна.

Не может быть! Померещилось, не может быть.

– Козочка… – снова проблеял знакомый голос.

Анна затряслась от немых рыданий, содрогнулась, обхватила голову руками в безнадежном желании спрятаться, забиться в щель. Рама продолжала с тонким скрипом открываться все шире, шире…

Вдруг раздельно и ясно зазвонил телефон. Звук этот уверенно упал из другого мира. Оглушительный вой нечеловеческой злобы взвихрился там, снаружи. Кто-то с воплем скатился с крыши и грохнулся оземь так, что содрогнулся весь дом. По стеклам потекли длинные руки с зеленоватым отливом. Блеснули кровавые глаза и погасли. Все разом стихло: ни шагов, ни голосов, ни малого движения. Повинуясь легкому дыханию сквозняка, само закрылось окно. В освободившейся тишине ровно звонил телефон.

Телефон? Где? А… на полу! Анна рухнула на колени, поползла, ища по звуку, откуда слышатся звонки телефона. В темноте нашарила трубку. Горло словно песком забито, с трудом выдохнула:

– Алло…

– Аня, это я, – услышала она удаленный невесть каким расстоянием Сашкин голос. – Я только с поезда. Аня, не вешай трубку, я еле дозвонился.

– Саша, на меня сейчас напали!

– Напали? Кто?

– Не знаю. Шпана. Пьянь какая-то. Не знаю. Ты позвонил, они испугались.

– Я сейчас приеду.

– Только скорей. Я боюсь. А как, как? – торопилась Анна.

– На такси, на машине. Не бойся, жди меня.

– Ты где, где?

– Я из автомата. Ты не бойся. Придвинь что-нибудь к двери. Тяжелое.

– А ты где? – она цеплялась за его голос, боялась, что он замолчит, всем своим страхом торопя его.

– Запрись получше и жди.

– Как получше? Я не знаю, как получше.

– Аня, у тебя такой голос. Ты что-нибудь прими или выпей. У тебя есть? На той полке, слева, там бутылка, ты увидишь. Выпей.

– Да, да.

– И ничего не бойся, слышишь? Я скоро.

– Ты привези…

– Что? Я все привезу. Знаешь, я кончил ту работу. Но об этом потом, потом. Я еду.

Анна пересела поудобней, уперлась рукой в пол. Из-под ладони что-то гранено-скользкое выбросилось и плоско скакнуло в сторону.

– Ой, нашелся! – тонко и счастливо вскрикнула Анна.

– Нашелся? – странно повторил Сашка. Голос его отвердел. – Все, Аня, я сейчас. Жди.

Анна посмотрела в окно. Небо проснулось, серебрясь, разжижая звезды, поселившиеся в листве. И птица трепетала, повиснув в воздухе на одном месте, не отлетая от куста. Анна, не отдавая себе отчета, все шарила рукой по шершавому дощатому полу. Наконец, рука нащупала то, что искала: камень. Вот он. Она крепко зажала его в кулаке, маленький, овальный, живой.

Нашелся.

– Нет, не надо, не приезжай, – слабея, чувствуя нестерпимую боль в груди, губя все, сказала Анна.

В тот же миг что-то словно взорвалось в голове Анны. В трубку, оглушая, вломился скрип и скрежет. Хруст не поймешь чего: металла, стекла, костей. Кто-то огромный, тяжело дыша, надвинулся, все раздавил, смял.

– Сашка! – испуганно позвала Анна. – Саша, что?

Но он не ответил.

– А-а-а!.. – услышала Анна протяжный, удивленный вскрик. Он высоко оборвался и опять, снова, уже совсем затихая, еле слышно: – А-а-а…

Нет, это не Сашка, это не может быть Сашка. Стон, хрип, потом странное бульканье.

– Сашка, ты где? – отчаянно крикнула Анна. – Не молчи!

Сашка опять не ответил.

– Пок-пок-пок, – где-то далеко телефонная трубка раскачивалась, ударяясь обо что-то.

Чудище тяжелое, неповоротливое, грузно вздохнуло, повернулось с боку на бок по хрусткому, ломкому, мягкому, будто живому.

– Пок-пок… – все реже, – пок…

И короткие гудки в трубке.

Что же это, как станция работает? Только включили телефон, и на2 тебе, сразу поломка. Треск, шум, Бог знает что… Нет, не так я поговорила с Сашкой. Этот камень проклятый подсунулся не вовремя. Проклятый? Сама я проклятая. Потому что тот, другой, все равно не отпускает меня, будто осталась какая-то надежда. На что надеешься, дура? Ведь не на что. Но в каждом сне он где-то рядом, вот сейчас откроется дверь, и он войдет. Сквозь дождь, вместе с ветром, или вдруг косо повалит снег, и одно плечо белое…