Келли Китон - Ее зовут Тьма

Вокруг по-прежнему царило безмолвие, и я наконец тоже затихла, понемногу успокаиваясь. Поразмыслив, я пришла к выводу, что похититель, привезший меня сюда, был из той же шайки, что и тип в Ковингтоне. Убив того, первого, я вовсе не разрушила проклятие. Меня снова начало мутить. Неужели меня поместили в эту камеру, чтобы обезглавить, как некогда мою бабушку? Нет! Этого ни за что не должно случиться! Я плотнее сомкнула веки, медитируя на тихое «кап-кап-кап», раздававшееся совсем рядом, и на ровный звук чьего-то дыхания, исходивший то ли из соседней камеры, то ли из клетки напротив.

Вдруг поблизости кто-то шевельнулся, всхрипнул, и я тут же насторожилась. По моей спине пробежал неприятный холодок, а руки и ноги от испуга мигом покрылись гусиной кожей. В камерах содержались другие узники. Я здесь была не одна. Это несло облегчение, но служило и не меньшим поводом для беспокойства. Союзники или недруги? Мирные или опасные?

Я просидела у решетки, наверное, не один час, раздумывая, что сейчас делают Себастьян и ребятишки у себя на Ферст-стрит. Ищут ли меня до сих пор? Или уже отчаялись? Вернулись домой на ночлег?

В камере наискосок затеплился огонек. Я протерла глаза ладонью. Свет все разгорался, впрочем, очень тусклый, какой дает крохотный свечной огарок. На стене той камеры проявилась тень, обладатель которой, вероятно, сидел у противоположной стены, и я не могла его видеть.

— Эй, вы там! — От крика мой голос охрип и так ослабел, что был едва слышен. Я окликнула снова: — Кто тут?

— Она спрашивает, кто тут, — резко прокаркал чей-то скрипучий голос дальше по коридору. — Бедная детка. Бедное, бедное дитя!

Я услышала издевательский, злорадный смех, похожий на скрежет острия по стеклу. Мне сделалось еще больше не по себе. Казалось, некая птица, мерзкая и противная, обрела дар речи.

— Привыкай, деточка, привыкай… Она хочет знать, кто тут. Кто тут, кто тут, кто тут…

Снова раздался тот же душераздирающий смех, но вскоре смолк. Другой голос, тоже вдали по коридору, велел «заткнуть клюв».

Теперь свет появился и в других камерах. Их обитатели, в отличие от меня, успели где-то разжиться огарками. Тень в камере наискосок сдвинулась с места, и к решетке подошла темная неясная фигура, озаренная сзади тусклым сиянием.

— В чем твоя вина? — обратился ко мне низкий мужской голос, проникновенный и спокойный.

— Ни в чем. Я ничего плохого не сделала…

Кругом захихикали. У меня на глаза опять набежали слезы, но я не дала им воли.

— По-твоему, может, и ничего, но Она считает иначе…

— Кто — Она?

— Ты, верно, из Красавиц… — раскатисто усмехнулся незнакомец.

— Кого-кого?

— Только Красавицы обычно не имеют понятия, почему очутились здесь. Привлекая к себе излишнее внимание, они лишают поклонения Ее… — Он вздохнул. — Красавицы всегда погибают так скоро…

— Никакая я не Красавица!

Вот уж кем я никогда себя не считала. Глядясь в зеркало, я не раз подмечала, что могла бы ею быть, если бы не странного цвета волосы и глаза зеленовато-голубого оттенка, слишком светлые для нормальных. Слишком необычные, чтобы считаться прекрасными.

— И я ни за какие шиши не собираюсь здесь погибать!

Человек присел у своей решетки и спросил:

— Почему, в таком случае, ты сюда попала?

— Если бы знать! Я хожу себе спокойно по Французскому рынку, как вдруг на меня бросается какой-то странный тип, который таскает с собой повсюду щит и кинжал!

— Французский рынок? — приглушенно переспросил мой собеседник, — В городе? В Новом-два?

— Ага, — нехотя ответила я, — А при чем тут Новый-два?

— Сыны Персея, — откликнулся тот, — Ловцы τέρας. Им в город доступ воспрещен. Черт возьми, — сдавленно ругнулся он, — Она нарушила пакт.

— Простите, если я немного не в курсе дел, но кто такие эти чертовы ловцы τέρας? И что означает этот ваш пакт?

Нынешний — вернее, уже бывший — пакт подразумевал соглашение между Новемом и Ею, заключенное после нашествия ураганов. Мы передали Ей ловца τέρας, предавшего Ее, в обмен на обещание впредь не разрушать наш город. В переводе с греческого τέρας означает «монстр». Любое существо, которое не является человеком. Сыны Персея охотятся на них — на несчастных горемык, которых сотворила сама Ведьма.

Существо с птичьими повадками снова заклекотало от смеха, и я даже представила, как оно подпрыгивает, передразнивая:

— Ведьма! Ведьма, Ведьма, Ведьма!

— Заткнешь ли ты… чертовка… свой клюв? — раздраженно произнес прежний голос.

— Раз уж Она на это пошла, ты, вероятно, очень опасна для Нее. Кто ты? — обратился ко мне мой собеседник, не обращая внимания на перепалку других заключенных.

— Ответьте вы первым. Кто такая Ведьма?

В коридоре послышались шепотки, неясные, неуверенные, повторявшие одно лишь слово. Постепенно оно обрело форму.

Афина.

У меня волосы едва не встали дыбом, когда я расслышала в общем хоре птичий, исполненный ужаса сип:

— Афина!

От недоверия к ним я расхохоталась, и отрывистое эхо разнеслось по всему коридору, постепенно угаснув и сменившись монотонным и навязчивым стуком капающей воды о камень. Сначала вампиры, чародеи и оборотни. А теперь еще вот это…

То же самое, должно быть, ощущала Алиса, когда упала в кроличью нору.

Никто в окрестных камерах не шевелился, все примолкли. Я решила, что мой вызванный неведением смех только пуще опечалил обитателей подземной темницы. Он, вероятно, живо напомнил им о первой проведенной здесь ночи, исполненной ужаса и неверия в происходящее.

— Вы уже давно здесь? — обратилась я к прежнему собеседнику.

— Мысли о времени лишь ускоряют наступление безумия, — кротко произнес тот, — Лучше не спрашивай. Никому из нас не хочется об этом думать… Что ж, пусть…

— А Афина… это, что ли, та греческая богиня, которая ошивается на Олимпе?

— Она самая. И к несчастью для нас, она очень даже настоящая.

Под тяжестью этого известия я понурилась, недоверчиво моргая и бессвязно лепеча какую-то ерунду. Что за фигня здесь происходит? И почему, черт возьми, я никак не очнусь от этого чудовищного бреда? Боги не выдуманы… Мне нечего было возразить на заявление, которое совершенно сбило меня с толку. Оставалось только усесться у решетки, крепко стискивая железные прутья. Самое фантастичное, что меня угораздило чем-то прогневать одного из ныне здравствующих богов! По всей вероятности…

Я подтянула коленки к груди, обхватила их руками и, поникнув головой, тихо вздохнула:

— Что-то не верится…

Человек в камере наискосок добродушно усмехнулся; вероятно, от сидения в подземелье у него обострился слух. Я вскинула голову и поинтересовалась:

— Что же, они и вправду существуют, эти боги?