Келли Китон - Ее зовут Тьма

Я не успела ни о чем подумать: сказались годы тренировки и сумасшедшее желание освободиться. Я схватила ловца за запястье и со всей мочи дернула на себя, зная, что этого он нипочем от меня не ожидает. Он мог еще допустить, что я попытаюсь сбежать, выскочить из клетки, но никак не залучить к себе!

Вконец растерявшись, ловец поперхнулся и неловко подался вперед. В камере он тут же поскользнулся на липком полу и ткнулся вглубь, во мрак. Я же успела сорвать с его плеча рюкзак. Птица взвизгнула, еще кто-то рядом беспокойно заерзал. Ловец громко выругался.

Я быстро расстегнула «молнию» на рюкзаке и нащупала кинжал, потянула за лезвие и в конце концов сжала в ладони эфес. Теперь следовало быть начеку. Сердце у меня бешено колотилось, так что даже в руках и ногах я ощущала биение пульса. У меня имелось преимущество: мои глаза успели свыкнуться с темнотой. Я крепче стиснула рукоять клинка.

В камере послышалось какое-то движение. Краем глаза поймав надвинувшийся на меня силуэт ловца, я резко опустилась на колени и села на пятки. Он принялся беспомощно шарить перед собой, не понимая, куда я могла деться, пока не споткнулся о мои колени. Потеряв равновесие, ловец клюнул носом и повалился на меня. Я отклонилась назад — так сильно, что достала затылком склизкий пол, — при этом клинок направила вверх. Ловец рухнул на решетку и захрипел.

На мое лицо упали теплые капли, крепко и тошнотворно запахло нагретым металлом. Кровь ловца стекала по лезвию мне на руки, щекотала кожу. Я боялась пошевелиться и лишь тяжело переводила дыхание. Кругом не было слышно ни звука, в камерах все притихли. Мышцы спины и живота понемногу начинало сводить от тяжести тела, которое я удерживала на весу. Руки затекли, но я терпела. Труп вдруг дернулся, а еще через миг убитый ловец превратился в дым и растворился во мраке. Тяжкий груз исчез, и я в изнеможении повалилась на бок.

Поверив наконец в происшедшее, я поспешно вытерла окровавленные руки о джинсы и энергично потрясла ими, стараясь унять дрожь в пальцах. Это не сразу помогло. Сунув кинжал обратно в рюкзак, я выдернула из замка ключ и затем выбралась из клетки.

Путь к свободе — от моей камеры до лестницы — освещали фонари, но я почему-то медлила. Обернувшись к погруженному во мрак коридору, я ощутила, как мои воспаленные нервы взывают к немедленному бегству, но все стояла на месте, прислушиваясь к гулким ударам сердца.

— Я свободна! — крикнула я.

В камерах снова затеплились огоньки, достаточно яркие, чтобы осветить проход между камер. Я подошла к решетке напротив, но за ней никого не оказалось. В следующей томился мой недавний собеседник. Он стоял у самой решетки, взволнованно поблескивая глазами. Разглядев как следует его лицо, я ахнула:

— О господи!

— Что такое? — нахмурился он.

— Ничего, — ответила я, трясущимися руками возясь с замком, — Просто вы мне напомнили кое-кого…

Дверца распахнулась, и человек вышел в коридор. Он был высоким, как Себастьян, и сверлил меня серыми, как у моего друга, глазами. Невзирая на его косматую черную бороду и длинные спутанные космы, я не сомневалась, что именно так выглядел бы Себастьян лет через тридцать.

Человек поторопил меня выпустить и других заключенных, и я стала подходить к дверцам камер и отпирать их, не успевая даже толком разглядеть их обитателей. Впрочем, все они были во многом похожи: немытые, обросшие и нечесаные, в истлевших лохмотьях. Их роднили и горящие глаза, в которых застарелый ужас постепенно сменялся просто страхом, затем проблеском надежды на избавление, поначалу слишком хилой, чтобы перерасти в веру.

Подступив к очередной клетке, я невольно отпрянула и от испуга едва не задохнулась.

— Быссстрее! — зашипел знакомый птичий голос.

Я охнула, но потом непослушными пальцами лихорадочно вставила ключ в замок. Птица когтями держалась за прутья клетки, а ее острый загнутый клюв маячил по ту сторону решетки прямо у моего лица. Наконец замок поддался. Осмелев, я взглянула в черные птичьи глаза с желтым ободком и разглядела в них хоть и слабый, но все же признак человечности. И печаль. Птица мигнула и тихо произнесла, будто пристыженная:

— Сотворена…

Я дернула на себя дверцу и попятилась. В коридор, переваливаясь, вышла двухметрового роста гарпия — в моем лексиконе не нашлось бы более подходящего слова для ее описания. Полуженщина-полуптица, престрашная с виду.

Оставалось отпереть еще две камеры. Я двинулась к первой из них — в ней стояла кромешная тьма. В отпертую мной дверцу стремглав выбежало существо, верхняя половина которого тоже была женщиной, а нижняя — пауком. Кровь отхлынула от моих щек. Паучиха произнесла: «Благодарю» и кивком высказала то, что не могли бы выразить никакие слова. О черт!..

Теперь последняя камера. Я, не мешкая, двинулась к ней. Ни в коем случае нельзя останавливаться: только так можно уберечь себя от истерики. Под конец у меня уже так тряслись руки, что я едва не выронила ключ. Неожиданно мне на плечо тяжело опустилась рука старшего двойника Себастьяна.

— Не надо. Он остается.

— Как? — смешалась я.

Человек, сидевший в камере, даже не удосужился подойти к дверце. Его темный силуэт с одним подтянутым к себе коленом нечетко вырисовывался на фоне стены.

— Но мы не можем его так здесь бросить…

— Он из ловцов τέρας, точно такой же, как и тот, которого ты сейчас убила. Он засадил в это подземелье одного из нас, и он не уйдет отсюда.

Внутри у меня неприятно похолодело, и я медленно перевела взгляд с темного силуэта в камере на бородача. Необъяснимый страх боролся во мне с чувством, похожим на жалость. Заключенный оказался ловцом τέρας, одним из наемников Афины. Но в чем бы он ни провинился, чем бы ни прогневал ее, несправедливо было бы оставить его здесь одного. Несправедливо и нечестно. Я покачала головой.

— Скорее! — поторопил голос гарпии уже со ступенек. Старший Себастьян отнял у меня ключи и направился к выходу из подземелья. Я же будто приросла к месту, н е в силах ступить ни шагу, не сводила глаз с темной фигуры за решеткой. Сердце у меня обливалось кровью.

— Я…

— Уходи, — прохрипел узник. Это его голос недавно требовал от гарпии «заткнуть клюв», — Здесь мне самое место.

— Детка! Идем же! — окликнул меня Старший Себастьян.

Я глотала жгучие слезы, струившиеся по моим перепачканным грязью и слизью щекам.

— Никому здесь не место, — возразила я.

— Кроме убийц. Иди же. Выйди на тропу на задах бывших негритянских хижин. Она выведет тебя на дорогу до Нового-два. У тебя, возможно, хватит времени скрыться. Но Ее теперь не остановить. Она уже нарушила пакт с Новемом, если заслала в город ловца. И вышлет еще и еще. Не теряй кинжал. Именно благодаря ему тебе сейчас удалось вырваться на свободу. Ловца можно убить только им. Держи его наготове, но не на виду.