Татьяна Корсакова - Проклятый дар

– Обойдешься! – Алена поправила на груди простыню, спрыгнула с полка, отошла от Ставра к Матвею и, кажется, только сейчас заметив веревку, вздрогнула.

– Только не снимай! – Ставр вмиг посерьезнел. – Не снимай, сестренка, – сказал уже просительно. – Я за этой хреновиной полгода гонялся, а ты из-за нее чуть не свихнулась.

– Вот именно, чуть не свихнулась! – Алена потерла обмотанное веревкой запястье. – Что с этой штукой теперь делать?

– Ты знаешь, что делать. – Ставр подошел вплотную, взгляд его был непроницаемый, но Алена, похоже, все поняла, потому что ее лицо вдруг сделалось даже не бледным, а серым. – Она тебя тоже зовет, да?

– Зовет…

– И не отпустит, пока мы с тобой, сестренка, эту проблему не решим.

– Какую проблему? – попытался вмешаться в их диалог Матвей.

– Как решим? – шепотом спросила Алена.

– Думаю, она знает.

– Кто?

– Старуха. Это она меня за тобой послала. Нам к ней нужно.

– В болото? – Алена попятилась, ударилась ногой о край лавки, зашипела от боли.

– По-другому никак, сестренка. – Ставр развел руками. – Думаешь, я хочу? Я тебе так скажу, я хоть и мертвый, но тоже боюсь. Эта тварь даже мертвыми не брезгует, а уж такими, как я, теневыми…

– Холодно. – Алена поежилась, отступила от Ставра еще на шаг.

– От меня, что ли? – удивился он. – Теперь, когда на тебе эта штука, – он кивнул на веревку, – не должно быть холода.

– От разговоров этих! В хату идите, дайте мне переодеться!

– Стесняешься? – ухмыльнулся Ставр, и Матвею вдруг захотелось врезать по его призрачной роже. – Я ж мертвый, какой с меня спрос?

– Убирайтесь! Оба! – Алена подтолкнула к выходу сначала Матвея, а потом и Ставра. – Ужинайте, я сейчас приду.

– Ужинайте, – хмыкнул Ставр. – Что за несправедливость такая: одним все, а другим ничего! – Он сделал шаг за порог и растворился в темноте.

– И не подсматривай, – буркнул в темноту Матвей.

– Да ты что, братишка, она же меня теперь видит, – послышалось совсем рядом. – И хотел бы – не смог.

Ужин походил на поминки, даже Ставр, который не умолкал ни на минуту, сыпал дурными шутками и скабрезными анекдотами, не смог разрядить тревожную обстановку. Первой не выдержала Алена. Убрав со стола посуду и наполовину опустевшую бутылку самогона, она в упор посмотрела на Ставра и спросила:

– У тебя есть какой-нибудь план?

– Ну не то чтобы план, скорее, кое-какие наметки. – Тот задумчиво поскреб щетинистый подбородок. – На болото нам с тобой, сестренка, по-любому надо, чтобы со старухой встретиться.

– Я с вами, – сказал Матвей с мрачной решимостью.

– А зачем, братишка? – Ставр окинул его внимательным и, кажется, даже сочувственным взглядом. – Ты пойми, мы с ней теперь повязаны, у нас выбора другого нет. Морочь нас все равно не отпустит. Вот это, – он сжал обмотанное веревкой Аленино запястье, – ее цацка. Думаю, она эту хрень Алене не просто так подсунула, а потому что виды на нее имела. Тут такое дело: или пан, или пропал… А тебе какой интерес? Ты ж молодой, перспективный! Зачем тебе шкурой рисковать? Деньги я тебе, братишка, и так отдам. Не нужны мне теперь деньги.

– Я сейчас не о деньгах, – отмахнулся Матвей.

– Ах, не о д-е-е-еньгах, – протянул Ставр. – Благородный, значит? Так я тебе, благородный, сейчас расскажу, как там на болоте! Мертвое оно, понимаешь? От края до края мертвое, костями устланное, кровью политое. Там твари такие живут, что даже мне страшно, а ты что? Она тебя сожрет и не подавится!

– Не пугай, я пуганый! – В душе закипала злость.

– Ни хрена ты не пуганый! Ты еще страха настоящего не видел! Вот она видела! – Ставр кивнул на Алену. – Расскажи ему, сестренка, что ты на болоте повидала, отчего у тебя крыша поехала!

– Матвей, – она осторожно накрыла его ладонь своей ладошкой, – он правильно все говорит. Там страшно и опасно.

– А сама? – спросил он зло. – Сама не боишься?

– Боюсь. – Ее улыбка была безрадостной и безнадежной. – И за себя боюсь, и за тебя. Только у нас со Ставром выбора нет, а у тебя есть.

– Значит, все-таки есть? – Матвей удовлетворенно кивнул, убрал свою руку.

– Вопрос в том, чтобы ты этим выбором правильно распорядился, – сказал Ставр очень серьезно. – Ты думаешь, что помочь нам сможешь? А на самом деле ты балласт, братишка. Ты пойми, нам, вместо того чтобы о собственных шкурах заботиться, придется с тобой нянчиться.

– Балласт… – повторил Матвей и встал из-за стола.

– Ты куда? – Алена тоже встала, но с места не двинулась, смотрела испуганно и просительно: – Матвей, ты куда?

– Покурю. – Он улыбнулся ей успокаивающе: – Покурю, а потом на сеновал – спать. Время позднее, пора уже.

– Так что ты решил, братишка? – спросил Ставр о том, о чем хотела, но не отважилась спросить Алена.

– Я иду с вами.

…Горький дым вырывал из горла колючий кашель и не приносил никакого удовольствия. Может, и в самом деле пришло время бросить курить? Матвей старательно загасил сигарету, секунду-другую полюбовался звездным небом, а потом толкнул дверь сарая.

Сено пахло с раннего детства любимым ароматом – солнцем и летом. Раньше Матвею всегда хорошо спалось на сеновале, а сейчас вот сон все не шел. Память, как заезженная пластинка, повторяла сказанное Ставром. Это было благородно, то, что они переживают за его жизнь. Благородно и одновременно обидно, словно он не взрослый самостоятельный мужик, а несмышленый ребенок, словно нуждается в их заботе и жалости…

Тихо скрипнула дверь сарая, Матвей приподнялся на локте, всматриваясь в темноту. Страшно не было, скорее любопытно.

– Кто здесь? – спросил он шепотом, уже зная ответ.

– Это я, – послышалось совсем рядом, а щеки коснулось жаркое, пахнущее мятой и немного душицей дыхание. – Можно? Не прогонишь?

– И хотел бы, так не смог. – Сердце затрепыхалось радостно и растерянно одновременно, разгоняя по жилам вмиг вскипевшую кровь.

– А ты хочешь?

– Чтобы ты ушла? Нет!

– Я подумала, может, это последняя ночь. – Теперь его щеки коснулись губы, а в грудь уперлись теплые ладошки. – Мы же не знаем наверняка…

– Мы знаем. – Он перекатился на живот, подминая под себя Алену. Он ничего не хотел слышать про последнюю ночь. Только первая… – Все будет хорошо.

– С тобой все иначе, мир разноцветный. Понимаешь? – Ей было трудно говорить из-за его поцелуев, но она все равно говорила. Она могла бы просто молчать, и он бы понял ее без слов, но ей все еще казалось, что слова имеют особенную власть над миром. – Я не знала, что так бывает, что можно вот так просто…

Для него все это казалось непросто, он тоже отвык от того, что мир может быть разноцветным, а она показала, открыла в его душе какую-то потайную дверцу, выпустила на волю то светлое и по-детски радостное, что пряталось внутри.