Татьяна Корсакова - Проклятый дар

Всполох солнца на стальном лезвии ножа, кровавая дорожка поперек ладони. Кровь есть, а боли нет, только надежда и детская вера в чудо.

– Тяжело тебе будет, сил много заберу. – Старуха крепко сжимает ладонь костлявыми пальцами. – Согласен?

Он согласен. Разве можно мелочиться, когда речь о самом дорогом?!

– Сил не будет, а еще и ее на себе тащить… Может, живую, а может, мертвую. Узнаешь, когда из дрыгвы выберешься. Если выберешься… Все еще хочешь? – За серыми бельмами – сине-зеленая радужка, такая же яркая, как у Алены, и лицо уже не старушечье, а молодое, почти Аленино. – Внучка она моя. Думаешь, я ей зла желаю, молодой?

– Меня Матвеем зовут!

– Руку давай!

Кровь с его ладони на ее запястье, сначала каплями, потом струйкой. А вместе с кровью силы, и в голове – муть. Все, как она сказала. Не обманула на сей раз…

А неба уже не видно, ни неба, ни облаков. Все затянуто сизым маревом, не то дымом, не то туманом. Да какая разница, когда жизни почти нет, а сил не хватает даже на то, чтобы поднять руку?..

– …Все, пора! Вставай, Матвей, уходи.

Уходить… Самому уходить и Алену уносить, может, живую, а может, мертвую…

Земля под ногами раскачивается, в обрывках бордового тумана плавает растерянное лицо Ставра.

– Спасибо тебе, братишка.

– Не за что. – Лучше бы не говорил, берег силы.

– Пора мне, братишка. И тебе пора. Ну, ни пуха ни пера!

– К черту… – Слова пудовыми камнями падают к ногам, виснут на щиколотках неподъемными гирями. Вдохнуть, выдохнуть, обхватить Алену так, чтобы не уронить. Все, он готов. Кажется…

– Провожатый тебе. – Ворон не садится на плечо, кружит над головой, словно понимает, что двоих Матвею не дотащить. – И соль. – На раскрытую ладонь, прямо в рану сыпется горсть соли. Боли почти нет, только отголоски. – Много не дам, прости.

– Спасибо. – Губы запеклись, а слова теперь больше похожи не на булыжники, а на легкие перышки. – Ну, мы пойдем?

– Идите. – Прощальное касание, сначала Алениной, потом его щеки, тихий, не старушечий, а девичий всхлип. – Береги ее, Матвей.

– Я постараюсь, бабушка…

Мальчик уходил, пошатываясь, крепко прижимая к себе бесценную ношу. Ася знала, что бесценную, верила. На плечи легли теплые ладони, щеки коснулось почти забытое, но такое родное дыхание.

– Как же я по тебе соскучился, Асенька.

– Алеша. – В глазах закипели слезы, прочертили по щекам жаркие бороздки. – Алешенька.

– Они справятся. – Ему не нужно было слов, он всегда знал, о чем она думает. – Они сильные.

– А мы? – Она обернулась, с нежностью посмотрела в васильково-синие глаза. – А мы справимся, Алеша?

– Справимся. – Он умел верить, верил сам и дарил веру ей. – Но ведь еще не все сделано, правда, Ася?

– Не все. – Она взвесила на ладони узелок с солью, прощальный и такой бесценный подарок Ганны. – Только давай подождем, пусть они выберутся из дрыгвы.

– Мы подождем, у нас еще много времени. – Ладони в его руке было уютно и привычно, словно и не было этих тоскливых лет разлуки, словно он всегда держал ее за руку. И никто ее теперь не остановит, потому что свой грех она уже искупила, испила горе полной чашей, научилась не только любить, но и ждать. Осталось только отдать долги…

Сумерки подкрадывались медленно, холодили воздух, тревожно шумели березовыми листьями, пытались задушить надежду. Туман голодным зверем бросался к ногам, выл, скулил, но не решался укусить, чувствовал ее силу. Детей он тоже не обидит, не посмеет. Дождаться бы…

Из сизого марева вынырнула черная тень, привычно упала на плечо, заклекотала успокаивающе.

– Выбрались? – Алеша улыбался своей ясной улыбкой, ласковой и лишь самую малость встревоженной.

– Выбрались. – Ася последний раз погладила ворона по голове, осторожно ссадила с плеча на землю. – Улетай, кончилась твоя служба.

Он не хотел улетать, жался к ногам, тревожно взмахивал крыльями, заглядывал в глаза.

– Нельзя тебе с нами. Лети! – Она взмахнула руками, заставляя птицу с прощальным криком взмыть в небо, обернулась к Алеше. – Мне пора, – сказала с радостным нетерпением.

– НАМ пора, Ася. – Он крепко сжал ее ладонь, успокаивая и поддерживая.

…Студеная озерная вода слизала с раскрытых ладоней освященную соль, за подол юбки нетерпеливо потянула прочь от берега. Туман в последний раз вскинулся и припал к земле. В малиновом небе, заглушая яростный вой Морочи, поплыл колокольный звон. Последняя Хранительница улыбнулась, глядя в глаза любимого мужчины.

– Не бойся, Ася, – сказал он спокойно. – Я буду рядом.

Озеро было милосердным: убаюкало в ласковых объятиях, расплело и расчесало косы, забрало боль, а потом, уже другой, обновленной и свободной, вытолкнуло на берег, туда, где ждал Алеша.

– Вот и все, – в его голосе не было ни грусти, ни сожаления, только мальчишеское нетерпение, а в глазах отражались звезды. – Нам пора, Асенька.

– Да, нам пора.

…Отсюда, с высоты птичьего полета, мир, в котором она жила, казался маленьким, словно игрушечным. Только вышедшее из берегов озеро было большим и настоящим. Искрящаяся живым светом вода накрыла сначала остров, а потом и все болото, от края до края, сметая, очищая, освобождая, на веки вечные хороня под собой то страшное и непонятное, с чем Ася боролась всю свою жизнь. А по опушке Сивого леса, взявшись за руки, медленно шли две крошечные фигурки. Ей не нужно было видеть их лица, она чувствовала все, что чувствовали они. Славные дети. Влюбленные и свободные. Такие же, как они с Алешей…

Дрыгва́– трясина ( белорус .).

Перники– пряники ( белорус .).

Жменя– пригоршня ( белорус .).

Вочы– глаза ( белорус .).

Заблукали– заблудились ( белорус.).

Хмызняк– кустарник ( белорус .).

Размываться– медицинский термин, обозначающий процедуры после операции.

Трошки– немножко ( белорус .).

Навошта– зачем ( белорус .).

Спужацца– испугаться ( белорус .).

Адпомстить– отомстить ( белорус .).