Константин Аврилов - Я, ангел

Толик принял участь покорно.

– Что есть основная задача ангела?

– Извините, герр Сведенборг, я тут недавно...

– Штг’афной! Сесть! Ангел-кадет 897-й! Отвечать!

– Задача ангела есть исчерпание личных штрафных! – Летчик дрожал от усердия, потому что больше дрожать было не от чего.

– Что есть штг’афные?

– Штрафные – есть оценка поступков!

– Каким обг’азом списываются штг’афные? Ангел-кадет 898-й!

Вызванный подскочил навытяжку и крикнул отчаянно:

– Штрафы списываются за деяния овечки!

Парочка держалась шатким строем, как новобранцы перед зверюгой-сержантом.

Толик изготовился к неизбежному провалу, но вздорный учитель обмяк, ухватился за подбородок и погрузился в печальную думу, сжавшую складками лоб. Ангелы-кадеты боялись шелохнуться.

– Какая глупая несправедливость, – пробормотал он чисто. – Потратить столько сил, исписать горы бумаги про небеса, чтобы упустить простую истину. Как же так?

Пошевелив губами, словно в трансе, осмотрел послушников и произнес в печали:

– Ах, мальчики... Зачем попали сюда. Что вам здесь делать? Быть ангелом – тяжкое испытание. Лучше бы не раскидывались своей жизнью как попало. Еще не знаете, как тяжко... Как мучительно быть ангелом. Какое это... ну, ладно. Преступим.

Герр Сведенборг оперся о клюку и, глядя в песок, отчеканил:

– Первый закон ангела. Ангел не имеет права ограничивать свободу своей овечки. Нигде и никогда. Вы не можете ограничивать их свободу. Что это значит? Они всегда будут выбирать сами. Потому что они свободны. А вы не будете ограничивать их свободу. Такова горькая участь ангела. Урок окончен. Свободны.

Дефект речи окончательно пропал. А за ним и сам учитель. Толик оглянулся на товарищей: заметили перемену или нет. Но те пялились на него во все глаза.

– Эй, приятель, правда, твой ангел хотел набить тебе морду? – робко спросил 897-й.

– У него получилось? – добавил другой.

Вот, пожалуйста: стал знаменит. На Том свете хотелось славы, а она ждала в укромном месте. Пришлось дать краткое интервью, чтобы сменить тему:

– Значит, мы теперь ангелы?

897-й поправил галстук:

– Пока еще учимся.

– А почему у вас цифры вместо имени?

– Имен на всех не хватает. Мне свое нравится, – честно признался 898-й.

– И мне свое. Не то что какой-то... «тиль-тиль».

Нумерованные захихикали, как девчонки в угаре вечеринки. Толик откровенно не прочувствовал новое имя. И не знал, что с ним делать. Мусику точно все равно. А мнение остальных его мало беспокоило. Как же Витька теперь называется?

– Коллеги, за что тут дают штрафные?

897-й ткнул локтем соседа, они понимающе перемигнулись:

– Будет приятным сюрпризом.

– Мы не имеем права толковать.

– Что ж, увидимся...

– Вы куда? – удивился Тиль, ему надо было выяснить массу подробностей.

– У нас увольнительная. Проветримся. Посмотрим, как Там.

Летчик показал ладошкой фигуру высшего пилотажа, а капитан изобразил проплывающий корабль.

– А крылья? – не унимался Тиль. – Как добраться?

С откровенной завистью ангелы-кадеты облизали взглядами полированные бока Мусика.

– Тебе они точно не нужны, – успокоил 897-й.

Среди камней Толик остался в одиночестве. Потребностей нет, денег нет, бензина нет. Туда слетать не мешало бы, но как. И спросить не у кого.

Он рискнул поболтать с мотоциклом: если тигру можно, то почему Мусику нельзя. Но техника пребывала в немоте. Видимо, не доросла. Осталось запрыгнуть в седло и сделать последнее, на что был способен: выжать газ.

Готовясь к брачной ночи, Вика настраивалась на милосердный лад, ожидая скучных поерзываний и быстрого окончания. Но молодой муж оказался действительно молодым. Крайне живым и энергичным. Просто молодцом оказался. Иван Дмитриевич занимался любовью целеустремленно, расчетливо, жестко и победительно. Как бизнесом. И хоть Вика слышала о счастливом разнообразии страсти от подруг, телевизора и женских журнальчиков, но нахлынувшие эмоции оказались сильнее. Мужчина старше ее на тридцать три года проявился однообразным, но ненасытным любовником и к середине ночи буквально заездил новобрачную. Разве могла она подозревать, что деловой человек вовсе не стремится к рекордам Казановы, а добивается поставленной цели.

В предутреннем мраке Викуся лежала без сил, счастливо фантазирую, какие прекрасные дети у них будут, какой верной, любящей и заботливой женой станет, как все сложится у них хорошо и, вполне возможно, состарятся и умрут в один день. Она плыла в томных размышлениях наивной девочки, убеждая себя, что так и надо жениться: не по глупой любви, а по точному расчету. Как было в старину. Верно ведь говорили: стерпится – слюбится. И она, кажется, любила недавно постороннего человека, который купил ее, чему была теперь удивительно рада. Викуся очень серьезно отнеслась к обещанию и готовилась обрадовать мужа первым сыном как можно скорее. Если бы могла – и того раньше.

Иван Дмитриевич остался доволен покупкой: девочка оказалась нетронутой, что нынче редкость. Значит, будущий наследник возьмет его кровь без сомнений и темных пятен. Ему стало казаться, что в этот раз получится, как задумал, раз сумел провести врагов. И хоть не верил в предчувствия и приметы, но ощутил нечто, похожее на отдаленные сполохи грядущего счастья. Иван Дмитриевич не жалел ни себя, ни жену, выкладываясь три раза в неделю по строгому расписанию. Идиллия продолжалась три месяца.

Вика слегка притомилась от ненасытного напора. В остальном новая жизнь нравилась: неограниченные возможности, огромный дом, настоящие слуги и горы одежды не в шкафу, а в специальной гардеробной. Все было не просто хорошо, а чудесно, как бывает в бесконечных женских романах. Кто бы мог подумать, что счастье возможно с человеком, настолько старше ее. И все же среди не проходящего розового дурмана она чутко улавливала странные, почти тревожные звоночки, которые ненароком раздавались в самый неожиданный момент. То охранник посмотрит как-то странно, будто гроб примеряет, то прислуга внезапно замолкает, когда она расспрашивает про прежние годы Ивана Дмитриевича, а то и вовсе сам уставится таким холодным и страшным взглядом, что хочется бежать без оглядки.

Страхи Вика тщательно отгоняла, уверяя себя, что и в бочке меда должна быть ложка дегтя, иначе вкуса не будет. Прислуга наверняка завидует ее успеху, а муж легонько проверяет: не глупенькая ли, достойна ли его выбора, не ошибся ли он. И хоть у девочки из спального гетто образования – кое-как законченной школы, но природный ум достался отменного качества. Она стремительно осваивалась в новой жизни, не просто надевая ее, как платья, а вживаясь всем существом. Вика выучивала быстро и на отлично роли хозяйки дома, богатой женщины и жены влиятельного мужа. Как хамелеон приноравливалась к окружающей природе. Результат упорства не заставил себя ждать. Невзрачная, серенькая мышка, заморыш, которую худшие парни не дарили вниманием, стремительно обратилась холеной и слегка надменной женщиной. Сбросив старую судьбу, как змеиную кожу, она не смогла отделаться от крохотных пятнышек, неверно ставя ударения в трудных словах. И как-то раз, всмотревшись в зеркало, с удовольствием и трепетом обнаружила там совсем другую женщину – роскошную красавицу, от которой глаз не отвести. И Вика немедленно влюбилась. Безнадежно и окончательно.