Константин Аврилов - Я, ангел

Любой художник, кроме денег, ценит похвалу. Тиль собрался быть щедрым к председателю Милосердного Трибунала, но случайно моргнул.

Там, где стоял мольберт, возвышался пологий холм. На макушке торчал лысый куст, обгоревший до угольного налета, вокруг расшвыряли обломки каменных плит с вырезанными закорючками еврейского алфавита. Один из фрагментов скрижалей использовал под седалищем знакомый летчик. Ангел-кадет 897-й был тих и мрачен, как море перед штормом.

Оставив дружеские приветствия на другой раз, Тиль с Мусиком подошли молча, примостились рядышком. Обломок с письменами на ощупь зада был остр и холоден.

– Налетался, сокол? Много впечатлений?

897-й уставился в пересохшую почву:

– Славно, весело и беззаботно.

– Отчего грустен?

Летчик посмотрел прямо:

– Действительно хочешь знать?

Толик не очень любил чужие откровения, вернее – на дух не переносил соплей и жалоб, но ангелу, видимо, положено сносить терпеливо. Все-таки одноклассник, надо быть в контакте. И потому рассыпался в уверениях искреннего интереса.

Пилот мрачно сообщил:

– Я в полной растерянности.

– Это ты на самолете в гору заехал? – вдруг ляпнул Тиль.

897-й резко обернулся:

– Знаешь почему? – спросил он с таким надрывом, что стало ясно: исповеди не избежать. – Ее звали Доллорес. Ведьма с черными волосами и бешеным взглядом. Около нее увивались все богатенькие, на разные лады перья распускали. А у меня ничего не было. Я стоял в стороне и только смотрел. И это ей понравилось, она решила выбрать меня назло всем: достанусь тому, кто меньше всего достоин. Я дал слово, что она ни в чем не будет нуждаться. Я хотел стать истребителем, но ради нее пошел в гражданскую авиацию, учился и работал за троих. Чтобы у нее было все. Когда окончил летную школу, мы поженились. Я стал летать на дальних пассажирских. Возвращался, Доллорес встречала, говорила, что любит. Только ей все время было мало денег. Тогда я устроился в частную компанию возить туристов. Денег хватало, но дома перестал бывать. Виделся с ней раз в неделю, не чаще. Я очень хотел детей, но Доллорес сказала, что спешить не стоит, сначала кредит на дом, машину и что-то там еще. Я все терпел. Потому что любил ее, потому что верил, что она меня любит. И вот как-то раз возвращаюсь раньше обычного – рейс отменили – и вижу: она собирает чемоданы. Я спрашиваю: что случилось, любимая. Доллорес говорит: у нас все кончено. Оказывается, пока я летал, она бурно крутила роман с каким-то продюсером. И сегодня они уезжают в Лос-Анджелес. Ей ничего не надо, оставляет все, просит развод и чтобы ее простил и нашел свое счастье. Я не стал ее убивать, ушел в гостиницу. И сразу попросился на рейс, была не моя очередь. Село пять американок, раскрепощенные, богатые, свободные дамы, пили и орали, как ненавидят мужчин, и какие те подонки, и как их надо проучить, вытянув все деньги и соки. У меня в голове что-то замкнуло. Заложил вираж и пошел на ближайшую гору. Чтобы их всмятку. Чтобы не принесли горя таким же простым парням, как я. Чтобы очистить от них землю. Вот как.

Надо бы выразить сочувствие или подставить дружеское плечо, но опыт Толика был на стороне лихого продюсера. Такие, как этот летчик, рождены, чтобы носить украшение оленя. Толик много постарался для победы животной справедливости. Одни работают, другие – имеют. С этим ничего не поделать. Малыш попал под раздачу, и его совсем не жалко. Чтобы не казаться равнодушной свиньей, Тиль выжал:

– Отомстил, значит, герой? Так о чем печаль?

– Я был у Доллорес, – мрачно сообщил ангел-кадет.

– Уже покорила Голливуд?

– У нее есть ангел. Скажу по секрету: он позволил увидеть досье.

– Понятно...

– Нет, Тиль не понятно, – неудавшийся истребитель разошелся. – Все пять лет, что Доллорес была со мной, она наказывала себя за глупость, которую сделала. Понимаешь? Я был ее наказанием. Она заставлял любить меня. Я отдавал ей все сердце, все мысли, все силы, верил, что наша любовь – это самое светлое, что может быть. А на самом деле был машиной зарабатывания комфорта. И больше ничего. Доллорес симулировала любовь. Даже в постели. Знаешь, как она кричала подо мной? Я был не просто дураком, я был слепым щенком, которого водили на поводке. Я не нашел даже искры любви. Одно желание. Это так больно. Я презираю их всех.

Похожие мыслишки бередили Тиля, но в этом он не признался бывшему рогоносцу, а лишь похлопал по плечу:

– Ничего, брат-ангел, всякое бывает. Нам же сказали, что молодому ангелу в досье любимых заглядывать не стоит.

Про рубиновый камешек и спрашивать нечего – все и так ясно.

Неторопливой походкой подплыл капитан. 898-й насвистывал песенку, пребывая в отличном настроении. Выбрав скрижаль, удобно приземлился и потянулся:

– Как дела, коллеги?

– Отлично, – ответил Тиль за двоих. – Проветрился?

– Великолепно! Фантастика! Неподражаемо!

– Досье видел?

898-й приложил палец к губам:

– Это большой секрет. Не вздумайте болтать герру Сведенборгу.

Как по команде послышался стук трости, из-за пригорка показался парик в буклях, а под ним и весь господин учитель. Сведенборг раскачивался так, словно хромал на обе ноги. Лицом мрачен, брови скошены, барометр настроения показывает бурю.

Ангелы-кадеты подскочили и встали в стойку «смирно», Тиль замешкался, но вытянулся, как остальные.

– Мег’завцы! Бездельники! Тг’утни! – рявкнул учитель, еще одолевая пригорок. – Как стоите, олухи! Смиг’но! Г’уки по швам, глазами есть! Я вам покажу бездельничать!

Палка с мордой льва описала круг в опасной близости носов. Тиль невольно отшатнулся. Заметив, Сведенборг взъярился:

– Ангел-кадет... тьфу,... Тиль! Как ангел должен поступать со своей овечкой?

– В каком смысле?

– Штг’афной! За что ангел получает штг’афные?

– Я не знаю, герр...

– Штг’афной!... Ангел-кадет 897-й! Отвечать!

– Ангел получает штрафные, если овечка не следует должному! – браво отрапортовал летчик, недавно печальный.

– Ангел-кадет 898-й! Как ангел опг’еделяет лучший выбог’ для овечки?

– По своему усмотрению, герр учитель! – горел усердием капитан.

Сведенборг погрозил палкой и гаркнул:

– Мег’завцы! Слюнтяи! Недоучки!.. Сесть!

Буря стихла внезапно. Озверевший учитель принялся мирно теребить подбородок, борясь с размышлениями. Никто не смел шелохнуться.

Сведенборг вдруг улыбнулся беззащитно и растерянно:

– Потрачена жизнь на то, чтобы написать тома про небеса и ангелов. Казалось, мне являлась сама истина. А ведь я, мальчики, был слеп, как старый крот. Ну, откуда мог знать, как попадают в ангелы. Откуда мог знать, что ангелами становятся отниматели жизни: солдаты, бандиты, хирурги, акушеры абортов, охотники, киллеры, грабители, полицейские, мясники, террористы, спецназовцы, генералы, банкиры, надзиратели, палачи, самоубийцы, ковбои, снайперы, водители, адвокаты и прочая шваль. Как можно было догадаться, что им суждено отбывать не в месте, которое Там называют «ад», а здесь, у нас. Кто мог знать, что расплата за отнятие чужой жизни будет так чудовищно велика. Ведь это пикантно, не находите, господа?