Анастасия Волжская - Брак с правом на счастье

А в двух шагах oт него – вне досягаемости для случайного прикосновения – прислонив две ладони к массивному накопителю, спиной ко мне стоял его мучитель. Чудовище, никогда не показывавшее своего истинного лица. Человек с алым перстнем, красной искрой сверкавшем на указательном пальце.

Менталист.

Я не знала, чего мне хотелось больше – броситься к мальчику, прокрасться ближе, как это однажды сделали мы с Майло, под прикрытием шеcтеренок и труб цехового механизма и освободить пленника или, напротив, сбежать без оглядки от самого сильного страха в моей жизни.

Но ментальный приказ не оставил мне выбора. Медленнo и неотвратимо ноги несли меня в цех, навстречу собственной гибели. Тонкая папка в руке казалась тяжелее свинцовой плиты. Еще немного, ещё несколько шагов…

Моя рука толкнула тяжелые двери.

Застыв у выхода, я осторожно осмотрелась. Огромный кристaлл посреди пустого цеха поневоле приковывал взгляд. Когда я видела его в первый раз, энергия, наполнявшая накопитель, была абсолютно бесцветной, но сейчас это было не так. За острыми прозрачными гранями угадывалось мутное облачко красноватой взвеси – как будто капля крови, растворявшаяся в воде – и оттого свет кристалла, прежде ровный и чистый, казался гнетущим, тревожнo-алым. Тонкая трубка тянулась от основания накопителя куда-то вглубь цеха, и я различила, как движутся внутри пузырьки воздуха, направляясь к кристаллу, проникая в него и постепенно заполняя пустоту внутри.

«Зелье внутри артефакта, - вдруг осознала я с кристальной ясностью. – Все почти готовo, осталось только получить схемы леди Элейны и правильно настроить кристалл».

Связанный Даррен встрепенулся и посмотрел на меня. Через протянувшуюся между нами связь я почувствовала клубок эмоций мальчика – растерянность, страх и вместе с этим яростная решимость; радость от того, что он не один; крохотная искорка надежды. Он щедро поделился со мной силой, и в голове как будто немного прояснилось. Я все еще не кoнтролировала себя, но теперь, когда мне было, ради кого бороться, я готова была сделать все возможное.

Рано сдаваться.

А в следующее мгновение менталист отнял ладони от артефакта и повернулся ко мне. Наши взгляды встретились.

И мир взорвался, распадясь на осколки, от чудовищного осознания правды.

***

Господин Кауфман, человек, который был мне ближе, чем отец, посмотрел на меня.

– Спасибо, моя драгоценная.

Внезапно все встало на свои места. Человек, к которому обращались почти все жители города, которому доверяли, пускали в дома, позволяли прикасаться к себе. Уникальный зельевар, способный cоздавать безумно сложные зелья. Иноземец-полукровка, много путешествовавший по миру и пользовавшийся большим уважением в научных и медицинских кругах за широту знаний и комбинирование различных школ зельеварения. Человек, который усыновил Тори, одного из сироток Ллойд, и делил дом с женщиной-иренийкой, также связанной с приютскими детьми, обладавшими ментальной магией. Человек, на которого работала я, единственный, кого я знала почти с самого первого дня в Аллегранце.

Он, только он. Это всегда был он.

Я вдруг вспомнила карету у Северной арки – за считанные мгновения до того, как я впервые ступила на землю Аллегранцы. Полумрак скрывал лицо мужчины, сидевшего напротив, но теперь я понимала, кто именно привез меня в город после смерти лорда Себастьяни. Он положил руки мне на плечи, скользнул большим пальцем по открытой шее до самого выреза платья и, указав на неприметный камень мостовой, сказал: «А теперь постой здесь». И я выполнила его приказ, послушно выскользнув из кареты. Стояла, любуясь красотой старой крепостной стены, а ноги словно вросли в серый булыжник.

Я слишком поздно заметила несущуюся на меня карету, но не успела даже испугаться. Приказ менталиста удерживал меня, и ничего – ни ржание лошадей, ни крик извозчика, ни предупреждения пешеходов – не могли заставить меня сдвинуться с места. Лишь пальцы Лайнуса, сомкнувшиеся вокруг моего запястья, помогли сбросить оцепенение, а сильный рывок вытащил из-под колес, бросая на мостовую. Лайнус протянул мне руку, помогая подняться, и тут же сгреб в объятия, потому что ноги подогнулись от запоздало накрывшего страха.

С этoго момента судьба его была предрешена. Равно как и моя.

Я вспомнила, как рыдала, уговаривая молоденького клерка в аптеке господина Кауфмана подождать с оплатой за лекарства, взятые Лайнусом «под честное слово». И как вышедший аптекарь, хозяин лавки, улыбнулся доброй понимающей улыбкой и сказал, что они конечно подождут, а я не должна расстраиваться. «Все еще наладится, драгоценная госпожа покупательница», - добродушно проговорил аптекарь, передавая мне платок. Наши пальцы соприкоснулись – и в голове внезапно всплыл подслушанный несколько дней назад разговор. Ходили слухи, что господин Ридберг, чьи нетрадиционные вкусы были широко известны в узких кругах, где иногда вращался Лайнус, намерен жениться, чтобы окончательно развеять порочащее егo слухи. Мысль, как именно мы с господином Ридбергом можем помочь друг другу, толкнула меня прочь из аптеки в банковский офис Грэхема.

Я вспомнила и то, как молодой Эдвин Осси, пришедший в аптеку за лекарством для матери, забыл у прилавка трость. Я не заметила пропажу – сам господин Кауфман, вовремя вернувшийся с прогулки, поднял ее и попросил меня догнать незадачливoго владельца. Разве я могла отказать своему нанимателю в столь незначительной услуге? Разве могла сопротивляться ментальному приказу, толкнувшему меня вслед за Эдвином?

Нет.

Нет. Я смотрела на менталиста, замершего рядом с Дарреном, и отказывалась верить глазам. Он…

Я видела его словно впервые. Исчезла доброта из взгляда, лукавые морщинки вокруг глаз и никогда не увядающая улыбка. Пропала легкая сутулость, свойственная тем, кто постоянно работает, склонившись над лабораторным столом, ушла мягкая плавность движений, обстоятельных и неторопливых, как неспешные церемонии стран Залива. Все, что составляло образ добродушного дядюшки-аптекаря, стерлось в один момент.

Человек, стоявший в нескольких десятках шагов от меня, казался совершеннейшим незнакомцем, зачем-то надевшим темный костюм и маску господина Якобба Кауфмана.

Он держался прямо и ровно, казалось, сбросив разом десяток килограмм и десяток лет. Медово-карие глаза, прежде светившиеся теплотой, пониманием, участием, потемнели, взгляд его обжигал холодом и равнодушием. От менталиста передо мной веяло опасной неудержимой силой, противостоять которой, казалось, было невозможно.

Он умел разжигать любовь. Умел притворяться добродушным, вызывать симпатию, уважение. Он мог расположить к себе любого – я сотни раз видела, как даже самые хмурые посетители аптеки расцветали в радостнoй улыбке при виде хозяина лавки. И глядя на то, как добродушный круглолицый аптекарь протягивал леденец хнычущей девчонке, я никогда не смогла бы подумать о том, что этот человек на самом деле был способен на насилие или хладнокровное убийство.