Анастасия Волжская - Брак с правом на счастье

Тори быстрее сестер пошел на поправку. Εму единственному было куда возвращаться – из всех детей только он был официально усыновлен господином Якоббом Кауфманом, и потому городской суд без лишнего шума признал его наследником аптекарской лавки и дома некогда почтенного семейства. Однако мальчик не спешил выходить за высокие стены больницы, предпочитая оставаться в компании сестер и судебных лекарей. Часами бродил по аллеям между корпусами, отказывался от пищи, а во время моих визитов все чаще молчал, уставившись себе под ноги. Никто из старших приемных детей ни разу не навещал их – даже Марисса, служившая медсестрой в соседнем корпусе. После того, как связывавший их менталист погиб, каждый остался сам по себе.

Видеть Тори, некогда веселого и жизнерадостного, худой и бледной тенью самого себя оказалось неожиданно больно. Он был ни в чем не виноват – такой же сиротка Ллойд, как и я, вырванный из привычной жизни и обманом вовлеченный в преступления приемного отца. Я чувствовала себя обязанной перед ним и его сестрами. И когда после месяца попыток разговорить мальчика у меня уже начaли опускаться руки, я вдруг вспомнила слова лорда Фабиано – о якоре, о необходимости искренне любить и заботиться о ком-то близком.

Неожиданно, это помогло.

На следующую встречу я пришла с лордом Сантанильо и пухлым томиком свода законов Иллирии. Положив безучастному мальчику на колени книгу, раскрытую на нужной странице, мы рассказали, что по закону он может получить право опекунства над младшими сестрами меньше чем через год, когда ему исполнится шестнадцать. А до тех пор, если он захочет, они могут вернуться домой – все вместе – если сообща назначат взрослого на роль временного опекуна и управляющего наследным имуществом. И я готова была стать для него и девочек этим взрослым. Мне хотелось помочь сохранить то немногое действительно хорошее, что оставил Аллегранце господин Кауфман – прекрасную аптеку и дружную семью, пусть никто из них и не был родной по крови. И впервые за долгие-долгие месяцы Тори поднял на меня взгляд и слабо улыбнулся.

А неделю спустя мы с Мелией и Тори уже растапливали камины в большом и светлом доме детей Кауфманов, пока Чечилия с сестрой возились на кухне, готовя ароматный чай по старинному семейному рецепту.

С тех пор дел у меня стало невпроворот. Я взялась за возрождение аптеки с таким рвением, что едва не пропустила дату нашего последнего судебного заседания…

К середине лета дело, наконец, дошло и до нас. Судебное заседание было коротким и бурным. Представлять нас лорд Сантанильо больше не мог, но зато мог выступить в роли консультанта для нового адвоката. Им же стала сама леди Эллианна Сантанильо, бывшая первая леди земель Фиоренны и знаменитая «бабуля» Корвуса, о которой я зa несколько месяцев наслушалась стольких невероятных историй – все из которых оказались чистой правдой – что при первой встречи оробела до абсолютной немоты.

Господин де Лука пытался возражать, апеллируя к отсутствию адвокатского диплома – но, оказалось, диплом у почтеннейшей леди имелся, и даже не один. А когда старший обвинитель заикнулся о кумовстве, бабуля припечатала его крепким словцом, настолько острым и метким, что даже судья не решился обвинить ее в сквернословии на официальном слушании. Господин де Лука заметно сник и мигом растерял прежний энтузиазм. Впрочем, выиграть дело против нас уже не представлялось возможным. Свидетельства Маринн аль-Таир, не пожелавшей выгораживать мертвого супруга, и показания Тори поставили окончательную точку в этом непростом деле. И во многих других.

К сожалению, я пропустила большую часть слушания – приступ дурноты в очередной раз напал на меня совершенно некстати, и пришлось спешно выспрашивать разрешение судьи покинуть зал.

Не желая нервно сидеть у дверей в ожидании Майло, я вышла на улицу. Яркое летнее солнце жарило вовсю, и я с удовольствием подставила лицо теплым лучам. На мне было легкое платье с коротким рукавом и смелым декольте, а высокая прическа полностью открывала длинную шею. Никаких больше перчаток и воротников-стоек до появления холодных осенних ветров, опасливых взглядов по сторонам, жизни в постоянном страхе случайного прикосновения.

Я больше не была менталистом. Никто больше не мог управлять моей жизнью. И это было прекрасно.

Я поправила небольшой изящный кулон в золотой оправе, лежащий в вырезе платья, и солнце отразилось от прозрачных граней кристалла-накопителя, разбрасывая вo все стороны разноцветные блики. Артефакт, подавляющий ментальное воздействие и защищающий от проникновения в разум, был подарком Даррена на мой день рождения в начале лета. Второй кулон носил Майло, третий достался лорду Фабиано, лорд Сантанильо от своего отказался, сославшись на какие-то тайные семейные традиции, берущие начало в солнечном Ниаретте, а остальные прототипы из пробной партии разошлись по старшим законникам отдела магического контроля Аллегранцы для изучения и проверки. Первые – но, как мы надеялись, не последние.

Оригиналы документов леди Элейны, за которыми так рьяно охотился менталист, по словам супруга, лорд Сантанильо сжег сразу же после копирования. Мы обсуждали это и вместе пришли к выводу, что эксперименты бывшей леди Кастанелло по совмещению зелий, артефакторики и ментальной магии с предельно упрощенным плетением слишком опасны, чтобы выпуcкать их в мир, и восстанавливать их не стоит. Возможно, когда-нибудь настанет и их черед, но пока знания оставались крепко запечатанными в разумах надежных людей, а новые артефакты гарантировали сохранение тайны.

Но кое-что из наследия Элейны все же осталось нетронутым. Самое чистoе, самое важное изобретение – защитный кристалл из детской игрушки Даррена – сохранился. Лучшие специалисты, придирчиво отобранные лордом Себастьяни и дознавателем господином Маркони, восстановившемся после ментальной атаки, изучили его вдоль и поперек, пока наконец не сумели изготовить сносную копию. По просьбе дяди Даррен был в числе тех, кому разрешили участвовать в работе группы, и мальчик – не без помощи Майло, успевшего в свое время тщательно изучить артефакт – одним из первых воссоздал сложное плетение матери.

Упрощать его, разумеется, никто не собирался. В некоторых вопросах традиции старых мастеров-артефакторов имели свои неоспоримые плюсы.

Поскольку способности Даррена к ментальной магии оказались раскрыты, мальчику, как когда-то и его дяде, пришлось пройти регистрацию в отделе магического контроля и получить целый набор определителей и ограничителей, которые он теперь обязан был носить, не снимая. В пeрспективе по достижении юным лордом Кастанелло совершеннолетия к регистрации приложится необходимость время от времени принимать участие в расследованиях и выступать в суде, но на ближайшие четыре года он был полностью избавлен от этих обязанностей. Зато взамен законники предоставляли учителей и наставников, в том числе коренных циндрийцев, переведенные трактаты, книги и обширное поле для практики, если менталист пожелает развивать свой дар. Даррен желал, и еще как.