Анастасия Туманова - Жёны Шанго

– Видишь – там? – Эва показала на голубую, обшарпанную церквушку колониальных времён, у стрельчатого входа в которую суетились несколько старух в чёрном. – Рискни-ка сейчас подойти к этим сеньорам. И скажи им, что смешно и нелепо верить в то, что некое божество по имени Иисус Христос живёт на небесах и интересуется их проблемами. И выслушивает их молитвы. И требует для себя пышных церковных служб и даров. А ещё скажи, что принимать внутрь чьё-то тело и кровь – обычное людоедство, а не таинство Святого Причастия! А заменять это тело и эту кровь на хлеб и вино – или лицемерие, или детская игра! Интересно, успею ли я вызвать полицию до того, как эти благочестивые сеньоры разорвут тебя в клочья?

– Но, Эвинья, как же ты можешь сравнивать?.. – озадаченно спросил Даниэл. – Ведь католичество – всё же государственная религия…

– …и это не делает её лучше и вернее кандомбле, – пожала плечами Эва. – Хочу ещё тебе напомнить, что Огун был царём государства Иле-Ифе, а Шанго вёл войны в Ндонго в те времена, когда сеньора Иисуса ещё и в проекте не было! И кандомбле не нанесла миру и сотой доли того вреда, которое причинило христианство! А уж если считать по числу приверженцев, то учение Ифа до сих пор объединяет, так или иначе, б о льшую половину Африки. Тогда как католичество…

– Я понял тебя, Эвинья, – перебил её Даниэл, даже не пытаясь скрыть досаду. – Ты сумасшедшая – не меньше нашего профессора. Так тот хотя бы из научного интереса, а ты… Неудивительно, что тебе отдали чуть не ползала на выставке! Безумие всегда привлекательно! Дон Мендонса наверняка будет в восторге!

– Послушай, но ведь мы выставляемся вместе! – Эва из последних сил старалась не заплакать. – Дон Мендонса приедет завтра! И ты сможешь поговорить с ним о своих инстал…

Но Даниэла уже понесло всерьёз. В эти минуты его красивое лицо делалось бледным и жёстким, губы складывались в нитку, и Эва чувствовала, что её начинает подташнивать. Точно так же её когда-то до полусмерти пугала мать.

– Ну, уж уволь меня от этого, детка! Лебезить перед отцом этой наглой выскочки, которая каждое своё слово считает истиной в последней инстанции?!

– Ана вовсе не глупа…

– Эви-инья! Я понимаю, что ты чувствуешь себя ей обязанной! Ведь она так нахваливает твои работы! Но ты ведь всё-таки художник, детка! Нельзя же так откровенно пресмыкаться перед власть имущими!

– Дан, прошу тебя, прекрати!

Но тот и не думал останавливаться. Не замечая того, что на них оборачиваются прохожие, Даниэл встал перед Эвой, вынуждая её остановиться тоже. Голубые глаза парня, когда он злился, превращались в два кусочка льда из коктейля. Когда-то Эве это нравилось…

– Послушай, мы ведь с тобой не чужие люди! Я ценю твоё искусство, Эвинья, но ведь ты же не станешь отрицать, что всё это – самый настоящий китч? Ярмарочный товар? Поделки для туристов? Ты же и начинала как мастерица «чудес», не так ли? Работала на продажу?

– Но что же в этом…

– То, что дешёвая статуэтка в сувенирном магазине ещё не есть искусство, моя девочка! У тебя совершенно нет вкуса, вот что! Ты никогда не замечала той грани, перед которой надо остановиться! Твои статуэтки – это стилизация под дешёвую баиянскую керамику, и только! Твои картины – просто красивая натура! И не спорь, я видел эту твою «Ошун на берегу реки»! Дешёвый постер на стену в офис, вот что это такое! Африканский «наив», помноженный на роскошную внешность модели! Ты говорила тогда, что работала с настоящей натурщицей, и я делал вид, что верил, но… Но ведь мы оба знаем, что на такую натурщицу у тебя попросту не хватило бы денег! Женщина с такими данными не стала бы позировать студентке-первокурснице! Это всего лишь…

Даниэл умолк на полуслове, заметив вдруг, что Эва не слушает его. Она смотрела через его плечо и улыбалась. Недоумевая, парень обернулся. И – потерял дар речи. Впрочем, вместе с ним этот дар утратила вся улица. Дорожное движение встало. Два грузовика на углу чуть не столкнулись, воздух наполнился резкими сигналами и гневными воплями водителей. Полицейская машина остановилась посреди пешеходного перехода, и из неё высунулись четыре головы в фуражках. Продавец фруктов уронил ящик с апельсинами, оранжевые шары покатились по асфальту и тут же были расхватаны ловкими мальчишками. А виновница этого столпотворения не спеша переходила улицу, пробираясь между отчаянно сигналящими машинами и помахивая ладошкой восхищённым зрителям. Ветерок приподнимал её жёлтое платье, обнажая стройные шоколадные ноги в золочёных босоножках. Позвякивали серебряные браслеты, облако волос падало на хрупкие точёные плечи. И, глядя на эту чёрную красавицу, Даниэл понял, что пресловутая картина Эвы была лишь бледной копией оригинала.

– Так это в самом деле?.. – хрипло начал он, оборачиваясь к Эве. Но той уже давно не было рядом. Она неслась к чёрной девушке с истошными воплями:

– Ошун! Ты здесь? Почему? Что случилось? Что-то с ребятами? С тётей?!

– Ай, ничего, Эвинья, ничего! – Беззаботный смех негритянки выбил испарину на спине Даниэла. – Клянусь тебе, всё прекрасно! Всё замечательно! Неужели я не могу просто приехать навестить тебя?

– Но ведь через две недели я сама бы приехала! Скоро же каникулы! А ты летела из Баии по самой жаре! Ошун, Ошун, как же я рада тебя видеть! – Эва кинулась на шею подруге.

– Ну-ну, незачем реветь, моя радость! – Ошун, как всегда, легко прочла её мысли. – Всё хорошо, правда же! Я так рада обнять тебя, девочка моя!

– Так это правда? – вернул Эву в действительность растерянный голос Даниэла. – Эта сеньорита – твоя модель? Ты меня не представишь?

Эва и Ошун обернулись к нему одновременно. Даниэл увидел тёмное, прекрасное лицо, ровную полоску белых зубов, огромные чёрные глаза с лукавым блеском. Запах влажных цветов и речной свежести, идущий от эбеновой красавицы, кружил голову. Асфальт предательски уходил из-под ног.

Эва смотрела на парня с грустной улыбкой. Удивлялась про себя: почему даже сейчас она не чувствует ничего, кроме горечи?

– Ошун, это Даниэл да Вита, мой… друг. Дан, это Ошун. Жена моего брата.

– Вот как? – Даниэл явно пытался взять себя в руки и вернуть свой обычный иронический тон. – Что ж, мне очень приятно, сеньорита! А мы с Эвой как раз говорили о том, кто позировал ей для её последней картины! Видит бог, я отдал бы всё, что у меня есть, за такую прелестную натурщицу!

– Да у тебя же ничего нет, малыш, – безмятежно сказала Ошун, глядя на Даниэла сощуренными глазами. Эва знала: это выражение лица подруги не предвещает ничего хорошего. Она вдруг сообразила: Ошун наверняка слышала, как они с Даниэлом ругались… Да что Ошун – вся улица слышала!

– Ошун, прошу тебя, идём, посидим где-нибудь… Тебе надо отдохнуть.