Александр Верт - Пекло 2

В голове у него снова осталось только одно слово, и то неприличное. Это вечное «блять» сейчас показалось неуместным. Следить за входом в ангар он тоже не мог. Он смотрел на нее. Видел, как пухлые губы скользят по члену, заглатывая его почти целиком, с таким упоением, будто ей приносило это удовольствие. Она гладила пальцами основание члена, вторую руку запустила себе в штаны и буквально постанывала прямо в член, заставляя все в нем вибрировать. Все это совсем не имело ничего общего с тем, что он сам помнил.

Ему после члена в собственной глотке, после воспоминания о невозможности дышать и бесконечной рвоте меньше всего хотелось запихать кому-то в рот собственный член, но то что делала она − выбивало совсем другие эмоции, совсем другие ощущения. Самым диким и пугающим становилось желание схватить ее за волосы и толкнуться ей в рот еще глубже, еще дальше, слишком уж горячими и податливыми были ее губы. Вместо этого он заводил руки за спину, сжимал их в кулаки и прижимал к стене всем телом, только бы не двигаться.

Отвести от нее глаза не получалось, а она еще и посмотрела на него снизу огромными игривыми глазами. От этого взгляда дышать стало совсем сложно. Глухой сдавленный стон вырвался сам.

Она отпустила член, чтобы тихо выдохнуть и прошептать:

− Не думай ни о чем…

«Пусть будет, что будет», − думала она, отпуская самые простые желания.

− Люби меня, − просила она снова, − сейчас…

Проводила языком по члену и он снова терял остатки самообладания, срывал с ее волос подобие завязки, запускал пальцы в мягкие темные волосы и толкал в нее член − не резко, не глубоко, но все же толкал, а она поддавалась, сводя его с ума, сжимала основание рукой, не позволяя члену скользнуть слишком глубоко по языку, поддавалась и сама же ставила границу, помогая ему не думать. Она проникала в себя пальцами и действительно получала удовольствие от толстого члена, что обнимала губами − безумно, бесстыдно, но искренне.

Когда-то она не могла представить кого-то кроме Берга рядом, а теперь хотела только этого мужчину, его реакций, его эмоций. Что бы он ни говорил, что бы ни пытался невнятно сказать, но она чувствовала, что все у них взаимно, что ему так же дурно в ее присутствии и голова идет кругом, оставляя одно неистовое желание быть вместе с ним всегда и во всем.

Его удовольствие было и ее наслаждением, она все меньше упиралась рукой, пуская его все глубже, а потом ловила целиком и сглатывала, сжимая его так сильно, что он не выдержал. С ней вообще было слишком просто не выдержать, все с ней было не так. Она еще и не захлебнулась, а легко проглотила терпкую сперму и даже улыбнулась, выпуская член.

− Бля-я-я, − простонал Шеф, совсем ничего не понимая.

Про вход в ангар он так и не вспомнил, опускаясь и запуская руку к ней в штаны. Прижав ее к себе, он вогнал в нее два пальца, прямо с ее влажным тонким пальчиком, заполнил ее разом, раскрытую и готовую на все. Это было так волнительно, что Карин сразу застонала. Двух движений его пальцев ей хватило, чтобы внутри все запульсировало, заливая их руки соком.

− М-м-м-м, − простонала она, закусив лямку его майки.

− Я люблю тебя, − внезапно ляпнул Шеф и даже сам испугался.

Она отпрянула, посмотрела на него, а он, чтобы ничего не объяснять, просто ее поцеловал. Что значит это самое «люблю», Шеф не понимал, но ему хотелось сказать именно это ей в ответ и наслаждаться тем, как дрожит ее рука под его рукой, как сжимает она внутри его пальцы. Все это волновало, сводило с ума и придавало сил. Все происходящее давало подобие смысла, питало жажду жизни и думать ни о чем больше не хотелось.

− Люблю, − повторил он, уже не сомневаясь, потому что если это безумие не любовь, то что вообще может быть ею?

«Блять», − думал на все это Берг, слыша стоны и это короткое «люблю». Он тоже решил зайти к Карин и убедить ее поспать, а теперь стоял у дверей ангара и хотел схватить пистолет, шагнуть туда и выпустить всю обойму в этого урода.

«Да что ты можешь знать о любви?» − спрашивал он мысленно и отступал только потому, что убивать Шефа здесь и сейчас − погубить вместе с ним себя и Карин, а вот пустить в него пулю в бою намного безопасней. В конце концов, он его предупреждал, а значит ничего подлого не совершит, выполнив угрозу.

Зена не лукавила, говоря Дориану о своем прошлом, именно так она о нем думала. Отводила главного и, возможно, теперь единственного любовника в пещеру, а потом уходила с началом тренировки. Ей было не особо интересно, как сделать из тупой горы мышц бойцов, куда сильнее ее интересовала женщина, спрятанная где-то здесь в песках, и ее защитники.

− Вам от меня не спрятаться, − бормотала Зена, возвращаясь домой.

Она спускалась вниз по лестнице в дом, вход в который был завален песком. Здесь было темно, но Зена и без света могла управлять этим домом.

Стоило ей зайти в зал, как большая панель почти на всю стену загорелась, показывая видео старого города. Дома стояли друг к другу очень близко. Их не разделяли заборы, только пару деревьев. Листва закрывала окна. Пели какие-то птицы.

Зена замерла перед экраном. Она все это знала. Помнила. Поглаживая ту самую первую коробку с горящими, бегающими туда-сюда огонечками; она смотрела на старую запись, где девочка лет семи бегала по зеленой траве.

− Я самая быстрая и самая смелая! – кричала она.

У нее были рыжие волосы, которые мелкими кучеряшками торчали в разные стороны, несмотря на обруч, что убирал их со лба.

− Зайна, хватит бегать! – сказал ей женский строгий голос. – Волосы какой-то смолой испортила, тебе мало?

− Волосы отрастут, − ответил ей мужской голос.

− Дерил, ты бы лучше воспитывал дочь, а не подстрекал! – ругалась женщина.

Камера повернулась к ней. Она была высокой, тоже рыжей, но не такой кудрявой. Ее волосы были собраны в длинную косу, и стояла она, уперев руки в бока, явно недовольная, но мужчина с камерой только смеялся.

− Лойти, она у нас самая смелая, куда мне до ее воспитания.

− Зайна, прекрати! – кричала женщина, когда девочка подбежала к дереву.

− Папа, снимай! – крикнула она. – Я снова заберусь на самую верхнюю ветку, а ты снимешь, тогда мне все поверят!

Она зацепилась за ветку дерева и, подтянувшись, стала лезть дальше. Ей было даже все равно, что на ней было светлое новое платье и кружева на подоле тут же затрещали, цепляясь за мелкие ветки.

− Ты куда полезла, негодная девчонка! Платье же испортишь! Руки обдерешь! Как ты завтра в школу пойдешь? Зайна, слазь немедленно!

− Нет! Смотри как я могу!

Зацепившись за ветку, она высунула кучерявую голову из листвы и показала язык. Камера, приблизившись, сняла ее крупным планом. На носу у нее было пару веснушек. Глаза были синими, а нос напоминал вспухший плод. Даже уши у нее торчали в разные стороны, но очаровательная улыбка исправляла всю неидеальность ее внешности, делая милейшим ангелом, и даже выпавший передний зуб ее не портил, а лишь делал совсем озорной.