Диана Хант - Сердце Зверя

Зверь кивнул.

— Я тоже об этом думал. И считал пасынка Анжу не таким уж и виноватым. Думал, он лишь орудие в руках церковников.

— Но он стал одним из них, — пробормотала я. — Я знала другого Андре. Думала, подлинного, но с самого начала это была игра. Лишь то, что он позволял видеть остальным.

— На мое счастье, пасынок Анжу воспылал к тебе чувствами, Эя, — хмуро сказал Зверь. — По-настоящему. Он стал одержим тобой.

— На счастье? — переспросила я.

Зверь кивнул.

— Он мог убить тебя еще ребенком. Ему ничего не мешало. Но он полюбил тебя. Тебя невозможно не полюбить, Эя.

Я содрогнулась. Стоило вспомнить, как часто в детстве оставалась с Андре наедине. Он действительно мог сделать со мной что угодно. Сделать так, чтобы я упала с лошади. Столкнуть с обрыва. Утопить. Просто оставить одну в лесу… И представить все как несчастный случай…

Я еще крепче вцепилась в руку мужа.

Мы покинули селение пару часов назад. Фиар настаивал, чтобы я поела, но я согласилась лишь выпить наспех бокал молока с пирожком. Хотелось отойти подальше от селения, о котором были не самые приятные воспоминания: когда меня, связанную, с кляпом во рту, везли по единственной улице. Да, они не видели меня. Но, конечно, знали, что в повозке везут связанного человека, женщину. И не вмешивались. Пропустил эпарх — и все остальные тоже пропустили. Может, бросали на повозку беглые взгляды, а может, отворачивались.

Эпарх, как и подсказывало предчувствие, лебезил и отводил глаза. Увидев меня с Фиаром, тут же понял, кто я. И что он чуть было не подписал себе и всей деревне смертный приговор, позволив увезти жену Зверя, хозяина леса.

Он предложил нам кров, одежду, еду со своего стола, будь его воля, мы с Фиаром вывезли бы все содержимое закромов, причем всего селения.

Мы выбрали холщовый заплечный мешок с широкими лямками, который не будет натирать мне плечи, немного еды и переоделись в более подходящую для похода одежду. Плюнув на этикет и высокое происхождение, я облачилась в мужские портки, подпоясанную рубаху навыпуск, жилетку. Из обуви выбрала почти не ношенные мягкие туфли. Грубоватые, но удобные.

Зверь тоже выбрал широкие холщовые портки. Я отлично понимала, что они не так ему и нужны, а стоит снова войти в лес, и вовсе не понадобятся, мы договорились, что добираться до остальных стай быстрее в ипостаси волка, но муж решил проявить уважение ко мне, отлично видя, что краснею, стоит натолкнуться взглядом даже на его мускулистый торс, не то что ниже…

Селение мы покинули одетые, как селяне. Зверь нес заплечный мешок и держал меня за руку. Волосы я собрала в косу, которую скрепила узлом на затылке, чтобы не мешала. Жена эпарха, оказавшаяся милой уставшей женщиной, любезно предоставила в мое распоряжение все свои ленты для волос. Я выбрала самую скромную и небольшую, отметив про себя, что надо будет отблагодарить добрую женщину, а еще позаботиться об ее племяннице, пока корыстолюбивый эпарх не сделал этого раньше…

Расстояние до привала преодолели быстро, почти бегом. Рядом с мужем я совсем не ощущала усталости, а неутоленный голод обострил инстинкты. Тело ощущалось легким и готовым к чему угодно, как сжатая пружина, которая вот-вот разожмется. Фиар настаивал, что нужно поесть, подкрепить силы, но не возражал, что сделать это можно и за пределами селения. Даже объяснил, как в звериной ипостаси чувство голода обостряет инстинкты и позволяет загонять добычу.

— Звери едят не каждый день и уж точно не трижды в день, — пояснил он. — Потяжелевший от пищи зверь просто не сможет загнать добычу.

Когда чувство голода пересилило усталость, мы наконец устроили привал.

Небольшая и очень живописная бухта в устье реки словно ждала нас, чтобы порадовать красками цветов и сладкими ароматами трав и плодовых деревьев.

В считаные минуты Зверь разложил костер, из больших продолговатых листьев устроил что-то вроде ложа. Пока я собирала потрескавшиеся от спелости плоды, Фиар вернулся с охоты с добычей, которую быстро освежевал, а затем, разделав, завернул в листья и разложил на углях.

Я украдкой скользила взглядом по его мускулистым плечам, спине, по которой перекатывались бугры мускулов. Иногда черная прядь падала ему на лоб, и вид у Зверя сразу становился беззаботный и мальчишеский. Он сдувал прядь со лба, ловил мой взгляд и улыбался. Широко и так тепло, что внутри все согревалось от этой улыбки.

Когда мой взгляд перехватывали, я чувствовала себя как воришка, которого застигли на месте преступления. Щеки алели сами собой. Я заправляла локон за ухо, стыдливо отводила взгляд, скользила им уже по водной глади, над которой ветерок гнал пушистые семена — по кувшинкам, белым, розовым, с круглыми и желтыми, как солнце, серединками, по изумрудной зелени травы, синим склоненным головкам колокольчиков. Вдыхала свежие, сладкие и насыщенные запахи, от которых внутри разливалась томная нега, а на душе становилось легко и спокойно.

Упругие воздушные струи ласкали щеки, шею, обнаженную кожу рук, трепали выбивающиеся из косы локоны.

Мы были вдвоем, отрезанные рекой от всего мира, и никого и ничего, кроме нас, как будто не существовало. Не могло существовать. Только Зверь и я. И то робкое и прекрасное, что начинало зарождаться между нами.

Несмотря на то что чувства вдруг несказанно обострились, а краски мира, запахи, звуки усилились, я едва ли ощутила вкус пищи — мяса, хлеба, мягкого деревенского сыра и фруктов. Я даже голода больше не ощущала. Просто стоило поднять взгляд на Зверя и увидеть пламя в его глазах, которое, я знала, было лишь отражением пламени сердца, внутри все замирало в волнующем предвкушении.

— Эя, — Зверь протянул руку и осторожно провел шершавыми пальцами по моей щеке. — Моя жена.

— Твоя, — подтвердила я, потупившись и закусив губу.

— Твои волосы похожи на жидкое золото, — произнес Зверь. — Ты можешь сделать это? Для меня? Распустить их.

Неловкими, дрожащими пальцами я распустила косу. Локоны рассыпались по плечам. Я помотала головой. Непослушные рыжие потоки окутали меня, скрыв плечи и руки сверкающим в солнечных лучах покрывалом.

— Ты — чудо, Эя, — хрипло сказал Зверь. — Ты — совершенство.

Я облизнула пересохшие губы, и Фиар сглотнул.

Во взгляде его было такое неприкрытое желание, что у меня перехватило дыхание. От легкого сладкого страха. От волнения. От предвкушения.

Подрагивающими пальцами я потянула шнурки на груди, развязывая узел на тесемке, которая соединяла борта жилета. Стоило освободиться от него, как стало легче дышать. Правда, лишь на пару мгновений. В следующий миг ощутила, как мешает грубая деревенская рубаха, как домотканое полотно почти царапает ставшую вдруг невероятно чувствительной грудь…